«Атеистический переулок, получивший свое название в недоброй памяти третьем десятилетии нашего века (имеется в виду век XX. — Д.П.), был в этот ноябрьский вечер хмур. По соседству с проходящей хмурой толпой вдоль Атеистического ехал велосипедист. В этом и была странность — велосипедист среди зимы.
Не кто иной, как Вадим Раскладушкин, весело вселял свою прыть через педали в колеса, будто бы с одной лишь целью — оживить городской пейзаж. У московского гражданина первая реакция на чудака, конечно, нехорошая. Разъездился тут. Но вот приближается Вадим, и строй мыслей гражданина меняется. А чего же не поехать-де велосипедом молодому человеку, если ездится, отчего же педали не покрутить, если крутятся? Вот такой появлялся антисоветский порядок размышлений при взгляде на стройного велосипедиста с гривой светлых волос, едущего в вертикальной позиции на велосипеде с высоким рулем и притороченным к раме портфелем… Приятное, в самом деле, зрелище: улыбающийся и слегка кивающий встречным велосипедист».
Говорят, нынче всё не так, как писал Василий Аксенов в советские времена. И толпа вроде бы не такая хмурая топает в ярких куртках «Хелен Хансен» или там «Колумбия». И порядок мыслей у нее, похоже, не совсем такой. И появление среди метели велосипедиста на железном коне хоть с низким, хоть с высоким рулем тоже мало кого удивляет: катайся, коли душа просит, сколько влезет, рассекай по снегу и лужам в желательном направлении. Только нас, дружочек, не дави. Как бы вроде слегка Копенгаген, что ли. Типа, похоже, Гельсингфорс. И может быть, где-то даже Париж… Или просто какой-то почти Амстердам.
А как там — в Амстердаме, — московской толпе неплохо известно. Некоторые из движущихся в ее составе динамичных россиян даже своими глазами всё это видели. И тамошние тюльпаны. И тамошнее пиво. И тамошних девах. И тамошние кофешопы и секс-музеи. И тамошнюю королеву. И прочих спокойных, благополучных голландцев, так спокойно и со знанием дела движущихся, подобно своим московским собратьям, хоть на своих двоих, хоть в автомобиле, хоть на паре хорошо надутых велосипедных колес.
Вот девушка-златовласка, вскормленная на богатом голландском молоке, оживляет городской пейзаж, грациозно вращая педали длинными своими ногами, и при этом со всех сторон так привлекательно колышется, что взгляд ее незабудок из-под бровей 96-й пробы кажется куда приветливей, чем он есть на самом деле. Да, не зря еще в 60-х они у себя продвигали «Белый план велосипеда» вместе с «Белым планом блондинки». Первый требовал массового перехода на экологичный транспорт и строительства спецдорожек, а второй – умеренности в ношении дамами нижнего белья.
Или, скажем, катит господин в светлом макинтоше, галстуке и котелке, с саквояжем и зонтом, притороченными к багажнику и раме велосипеда «Пежо», – ни дать ни взять тот же Вадим Раскладушкин, только местного разлива. И понятней делается, почему в этой стране число двухколесных друзей человечества достигает 20% среди всех транспортных средств. А также – почему Ив Монтан с таким нежным жаром пел песенку про bicyclette. А один наш (тоже поющий) соотечественник собирался долго гнать велосипед до самых до родных лугов, чтоб нарвать цветов для девушки, которую любил. А другой – вот так просто сядет и просто нажимает на педаль, да-да-да-да…
При этом уже в 80-х в мире было около 450 млн велосипедов. В Китае только в 86-м их наделали 30 млн. В Польше из 10 семей 7 имеют велосипеды. Но он, конечно же, не только средство передвижения, снятое со стены в киношной коммуналке, подобно чеховскому ружью в последнем акте. Велосипед – это артистический образ. И еще неизвестно, что в первую, а что во вторую очередь – машина или культурное явление. В том самом прямом смысле слова, в каком ему и его наездникам посвящают песни, стихи и прозу, кинофильмы и картины маслом. Подобно, скажем, Тимофею Катуркину, что написал картину «Велосипедисты» в 1935 году, а нынче ее торгуют за 4 тыс. долларов. Чуть отстала от мастера наша современница Наталия Марусова, автор милой работы «Весна, река, велосипед», выставленной на продажу где-то за 1000 американских денег.
Кстати, американцы в велосипедах как в культурных явлениях неплохо понимают: вспомним хотя бы Тома Уэйтса и его broken bicycles, ставшие метафорой размытой мечты, разбитой судьбы, забытой любви…
Our love will remain.
Like old broken bicycles
Out in the rain.
Вот такой получается романтический предмет, вдохновляющий на красивые вещи. Побуждающий катить по лугам, проселкам, магистралям и переулкам куда-нибудь туда.
Однако надо признать: то, что принято считать действительностью, чрезмерно украшать не обязательно. Не поверят. Так что пометим, что здешний проспект Голубя Мира или Атеистический переулок – не то же самое, что их аналоги в дальнейших заграницах. И не потому, что там для велосипедиста всё, что можно, устроено максимально дружественно – и парковки перед кафе, станцией метро, офисным и торговым центом, музеем, министерством и королевским дворцом, и прокат, и ремонт, – а здесь, наоборот, ничего такого нет. А потому, что в России езда на велосипеде – это прежде всего аттракцион для отважных, которых у нас, как известно, всегда хватает. Давят их люто. И не только в городах. Вот на шоссе Красноярск – Дивногорск пьяный водитель взял да и убил чемпиона мира по летнему биатлону Александра Гризмана. А вообще в ДТП у нас погибают почти 900 и получают ранения около 4 тыс. велосипедистов в год. И хотя правила дорожного движения, казалось бы, водителей и велосипедистов защищают друг от друга как могут, вряд ли что-то изменится, пока не проложат и у нас специальные велодорожки. А так – их нет. А в том же Париже проложено 370 километров.
А ведь Москва-то побольше Парижа будет. Впрочем…
Прогуливаюсь я давеча в Нескучном саду и что же вижу? Велосипедную дорожку! Ярко очерченную границу между пространством, выделенным автомобилям и пешеходам, и зоной, отведенной наездникам. С силуэтом велосипеда, отпечатанным на асфальте через аккуратный трафарет. Это первая велодорожка, увиденная мной в России. Но дело не в этом. А в том, что, несмотря на весеннее тепло и красивые сумерки, она была пуста. И, глядя на нее, странно было знать, что в этот самый «синий час» по московским улицам совсем по-хемингуэевски сотнями мчатся велосипедисты, презирающие смерть