“После того, что мы увидели на освобождённых от фашистов землях, я точно знал, за что и против чего мы воюем”. Эти слова заслуженного фронтовика-черкеса суть актуальный смысл памяти о Великой Отечественной войне.
Вот уже пятый год я особо интересуюсь адыгским этносом. Его история, культура, положение, потенциал и перспективы занимают меня неспроста – они имеют определённое значение для всей России. Собственно, также как и буряты, чеченцы, народы Дагестана и так далее, не говоря уже о русских или татарах. Этнический фактор есть важный компонент геополитики и в разной мере и форме, определяемых совокупностью уникальных и общих обстоятельств, он играет свою роль в наших прошлом, настоящем и будущем.
Великая Отечественная война ярко выявила некоторые особенности политического фактора северокавказских народов, которые имеют значение и сегодня. Много говорят, например, о депортации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. У разных сторон своя правда и свои перегибы. Можно вспоминать о “злом чеченце, точащем кинжал” из лермонтовских стихотворений, твердить о “разбойничьих этносах”, доказывать суровость того времени и военную ситуацию. Можно считать количество погибших в рядах РККА представителей депортированных народов и сравнивать его с гораздо большим количеством участников бандформирований из их числа, или с обратными пропорциями среди осетин, адыгов, якутов или бурят. Можно вспоминать о многонациональном составе защитников Брестской крепости или о человеческой драме депортированных.
Но за этими эмоциональными дискуссиями и пропагандемами, так же как и за многими частными лозунгами, под которыми ведётся сегодня информационная борьба на Кавказе, затирается объективный анализ причин тех следствий, которые становятся предметом весьма актуальных столкновений, в том числе для вопросов сегодняшних и завтрашних войны и мира. Тяга к упрощению подгону под свою идеологическую позицию, характерная для сегодняшнего политизированного массового сознания, в информационном поле не уравновешивается пока общедоступной тенденцией здравых аргументированных суждений стратегического уровня, которые должны быть базой для общественного актива страны и властей, если мы хотим, чтобы Россия продолжала существовать.
О чем речь? О том, что перелопачивается уйма архивов и ломается множество журналистских перьев ради того, чтобы или обосновать тезис о “тоталитарной пяте России на Кавказе”, или оправдать жестокую политику советского руководства в отношении ряда народов со ссылкой на обстоятельства места и времени, или показать, что подлинные сыны Кавказа наравне со всем советским народом сражались с фашизмом.
Но редко где можно натолкнуться на попытки объективно разобраться: почему же так сильно было организованное антисоветское движение и так много было уклонистов среди карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, почему дело обстояло иначе среди осетин, адыгов или народов Дагестана. На сегодняшний день ответы на подобные вопросы сводятся обычно к декларациям об исторически сложившихся бандитских наклонностях некоторых народов, разницы в особенностях истории и культуры различных кавказских этносов или обвинениях в искажении фактов. Это реакция с позиций упрощённого восприятия. Легко разделить на чёрное и белое: кто не дрался с Гитлером, то предатель и лучше бы помолчал. Или: депортация это кровавый тоталитаризм в чистом виде и оправданий ему искать нельзя.
Однако в наше время идеологические подходы времён Российской империи или Советского Союза общим знаменателем быть не могут. Пытаться рассуждать с тех позиций опасно, потому как не адекватно реальности. Это лишь усиливает разноголосицу частных мнений, захламляющих мозги многонациональному населению одной страны. Общий знаменатель должен быть по сути прежний, по форме новый: есть общее настоящее, от которого зависит общее будущее, и каким оно будет – зависит в том числе и от того, как мы совместно разберёмся со своим прошлым.
Различия в географическое положение, социально-экономической истории, общественном укладе – вот что стало причиной различного поведения северокавказских народов в ходе Великой Отечественной войны. Каждый из этих народов столкнулся с общим, условно говоря, вызовом своей традиционной идентичности – вхождением в состав Российского государства. По инициативе местных властей это вхождение в наши дни празднуется с датами в несколько столетий, но на самом деле оно состоялось по факту кровавой войны, продолжавшейся с середины XVIII до второй половины XIX столетия, и ставшей трагедией для горских народов. Затем последовала эпоха жизни под скипетром царя, в которую происходила значительная трансформация жизненного уклада горских народов. Потом – гражданская война, Советская власть.
Стереотипы о клановом устройстве, исламском фанатизме, набеговом образе жизни горцев скрывают разнообразие уникальных социально-экономических, культурных укладов, вынужденных кардинально трансформироваться в новых исторических условиях. Потерянные территории, разрушенные социально-экономические системы, новые реалии, новые горизонты, новое положение – народы Северного Кавказа прошли через многое к моменту начала Великой Отечественной войны. С окончанием стоившей им больших жертв войны с Россией все они были вынуждены менять традиционный быт, проходить через изменение нравов и обычаев, привыкать к статусу “туземных подданных” Российской империи, подчиняться новым чужим законам. У происходящего были объективные и субъективные причины и следствия, минусы и плюсы. Но чтобы оценивать плюсы, нужно было подниматься над реальностью, в то время как массе народа гораздо лучше были видны минусы, увязывавшиеся именно с “властью русских”.
Именно в годы противостояния с Российской империей и существования в её составе окрепло влияние ислама на северокавказские народы. Возможно, мировая религия давала горцам опору в стремительно меняющемся мире. Но, также как и вообще все виды социальной реакции на вызовы времени, формы религиозности и характер взаимоотношений с государством определялись у каждого народа в зависимости от сложившегося общественного уклада. В его различиях заключается разное поведение северокавказских этносов. К ним ко всем пришли гражданская война, смена власти, коллективизация и борьба с религией. У всех у них новая кровавая ломка прежнего образа жизни вызывала схожую реакцию, но различны были механизмы этой реакции.
В аулах Северного Кавказа Советская власть не пользовалась любовью. По сути, она ассоциировалась с чужой властью русских, а расправа над носителями религиозности, изменившая вековой хозяйственный уклад коллективизация, сопровождавшаяся голодом и кровавым “раскулачиванием”, не прибавляли ей авторитета. Но различия в общественном устройстве и географическом положении народов предопределили различия в формах сопротивления и в последствиях реформ. Контроль новой власти над более открытыми и территориально, и социально адыгами был установлен крепче, чем над вайнахами, балкарцами или карачаевцами. Поэтому они больше были вовлечены в участие в войне и меньше – в антисоветскую деятельность, и гораздо труднее было организовать их в фашистскую “пятую колонну”. Хотя, как и другие крестьянские массы, не только на Кавказе, они не воспринимали себя одним целым с Советской властью и не верили особо в то, что Красная армия может победить немецкую машину, которая предстала их глазам в 1943 году. Коллаборационисты на Кавказе были двух видов – из врагов прежнего порядка и из пользовавшихся доверием народа людей, которых просили занимать должности в народных интересах. К тому же не стоит думать, что масса горцев представляла себе, кто такие фашисты, Гитлер и что такое нацизм. Если у кого-то из шедших немцам на службу и были идейные соображения, то они были не за, а против – против Советской власти.
Впрочем, краткосрочная оккупация показала горцам достаточно, чтобы не жалеть об уходе немцев. Знание о войне, собственные потери и усилия сделали её своей в восприятии тех, кто не был депортирован. Теми, кто был депортирован, положено было на “алтарь” Победы, на самом деле, тоже немало, но их история по объективным и субъективным причинам сложилась иначе.
Но вспомним слова фронтовика-черкеса. “После того, что мы увидели на освобождённых от фашистов землях, я точно знал, за что и против чего мы воюем”. Сегодня не всё так наглядно, но не менее злободневно. И это следует понимать, однако состояние поля массовой информации тому не способствует.