Купил дочери “Двух капитанов” и замер над первым же заголовком. “За голубым раком” – какая мощь! В трех словах – вся энциклопедия советско-российской жизни. Только не надо про испорченность, про то, что у Каверина говорилось о другом. История извернулась, культура прогнулась – и как получилось, так и прочиталось. Все точно.
В День России надо бы высказаться, а сказать нечего из-за отсутствия виновника торжества – самой России. Точнее, Россия есть, но она вся – сплошное противоречие, набор признаков, несовместимый с государственностью. В той случайной ситуации, в которой страна оказалась в 91 году, ей надо было либо становиться империей, либо дробиться дальше до уровня национального государства – оба варианта совершенно неприемлемы. Зависнуть вот так – осколком то ли СССР, то ли Российской империи, на полпути к моноэтническому буржуазному государству, без своей истории и культуры – более несчастной судьбы не придумаешь. Что за дьявольское издевательство – получить лоскуты, отмерянные русским аршином и российским метром, из которых первый тебе мал, а второй – велик, и смотреть с недоумением на калмыка или чеченца, щеголяющих в нарядах с иголочки. Что поделать, если советский эксперимент не дал нам остаться русскими, а ново-российский – строителями будущего, живущими в мире без национальных различий. Иконописная лазурь окрасила на миг небо над городом-садом, скользнула по крылу самолета Сани Григорьева и осыпалась туда, где нет ничего высокого. Мироздание лопнуло и нам досталось идти по дну огромной каверны за голубым раком, которого даже спелчекер подчеркивает красным.
Почему за голубым – вряд ли кому-то непонятно. Почему раком? Потому что в полный рост на Запад не пройти. Пара-тройка десятилетий нормальной европейской жизни – и русских не будет. Не будет не только “ты меня уважаешь?” и зассанных подъездов, но и бабушкиного лица в сеточке морщин и “друг, оставь покурить”. Останется “оле-оле, Россия вперед!”, но эта вопилка годится для любой страны. Наша песня была лишена мотива, но зато и не пелась хором с соседями.
А без нормальной европейской жизни, без тех стандартов мы уже не можем. Другое дело, что нормальной европейской жизни скоро может не стать и в самой Европе.
Хотел написать к этому дню пару текстов о России, но не успел, поэтому решил подобрать самое яркое из старого. Для меня это тоже своего рода энциклопедия. Энциклопедия моего личного отношения к России.
“Диалектическое сочетание невероятной для цивилизованного человека уверенности во всемогуществе денег не только с отсутствием соответствующего культа, но и с глубочайшим презрением к презренному металлу – это одна из основ русского национального характера”.
“Идеология “почвы” по большому счету исходит лишь из одного соображения: западный путь, при всех его преимуществах, полностью или частично уничтожает то, что дорого человеку с русским менталитетом. Но никто и никогда не предложил модели, которая позволила бы ходить от кафе к банкомату по чистым улицам мимо улыбающихся милиционеров – да так, чтоб вокруг ведрами плескалась духовность”.
В России не просто рождались с душою и с талантом, нет, эту душу и талант передавали родители “за маму, за папу”, впихивали насильно в школе, и вот когда уже духовность начинала плескаться через край – человека брали и ставили на четыре точки”.
“Именно в России бытовали представления о наличии у нации какой-то коллективной совести, причем они выживали даже в то время, когда мало кого можно было заподозрить в излишней любви к ближнему”.
“Именно на войне произошло причудливое смешение нации, и даже теперь, говоря о русской победе, я с удивлением обнаруживаю, что имею в виду не только своих родственников, но и дедов грузина cyxymu. Назвать их грузинами или советскими я не могу, потому что те русские, которые откликнулись на народное “умремте ж под Москвой”, включали в себя и русских, и украинцев, и грузин, и евреев”.
“России, особенно с учетом начавшегося в ней еще с конца 90-х резкого отката от концепции общечеловеческих ценностей, возможно, в очередной раз придется стать полигоном, на котором история проводит свои учения”.
“Индивидуальный эгоизм в России приводит к коллективизму, ленивая жизнь для себя удивительным образом перетекает в “жизнь за царя”, а отказываясь заботиться не то, что о “будущем”, но часто прямо о завтрашнем дне, русский человек, как никто другой оказывается запанибрата с вечностью”.
“Удивительное дело – Россия, увиденная глазами мастера рококо, в итоге совпала с тем образом, который сложился в ней для внутреннего употребления. Шокировавшие иностранцев основы русского быта и общественного устройства так и не получили европейского “сертификата соответствия”, однако такой сертификат был очень быстро выдан тем элементам матрешности – напевности – самоварности, которые русская цивилизация сама предъявляла Западу в качестве визитной карточки”.
“Русский не может помыслить о чем-то конкретном отдельно от всех прочих обстоятельств бытия, поэтому у западного человека всегда создается впечатление, что русские говорят и думают о чем-то “не том”, о чем-то “лишнем”. Русский любых взглядов – от Путина до Новодворской – никогда не высказывает “что-то”, как какие-нибудь Витгенштейн или Кант, поскольку их “что” неотделимо от “как” и “зачем”. И русский читатель никогда не вычитывает “голый факт”, а воспринимает колебания всего “столба мысли”, с учетом всех резонаторов, которые находятся бог знает в каких культурных, исторических и прочих закоулках”.
“Кто-то считает Россию сплошным лагерем, кто-то не верит в репрессии, кто-то верит и жалеет, что не довели до конца. Но ни у одного нормального человека не возникало и тени сомнения в тупой жестокости власти и ее злобной мстительности. Ни сто лет назад, ни пятьдесят, ни сейчас. Это единственная по-настоящему национальная идея”.
“Собачье сердце” оказалось для России новым “Капиталом”, в обоих смыслах: прямом и переносном. Именно тогда страна разделилась на “успешных” и “быдло”. Тогда же слова “уродливо” и “несправедливо”, очень хорошо понятные прежде, вдруг перестали восприниматься. Куда-то исчезло и “не по-христиански” – хотя казалось бы, ему-то с чего исчезать?”
“И почему любые наши правители всегда ценят в России “тысячелетнюю историю”, а не ее жителей? Будто Россия – ковер из антикварного салона, а мы – угнездившиеся на нем клопы”.
“Сейчас в России религия естественным образом постепенно занимает те ниши в образовании, просвещении и общественном сознании в целом, из которых отступает наука. Этот процесс не может происходить без конфликта интересов и “насильственного выселения” более слабого конкурента”.
“На самом деле надо признать, что у России в глазах Запада нет легитимного статуса. Есть газ и ядерное оружие. Дело не в Путине – при Ельцине было то же самое. Ее рассматривают как незаконное государственное формирование, которое не отпускает национальные республики и полузависимые с советских времен территории. Ситуация Югославии, только с газом и ядерным оружием. Я бы очень хотел, чтобы это было не так, но это так. Тут хоть Каспарова избери – геополитическую карту-то не перечертишь. Можно в индивидуальном порядке стать либералом: ситуация не изменится, но зато легко будет сказать, что она относится как бы уже и не к тебе”.
“Русская нация, даже на основании собственного коммунистического опыта, не поняла, что в мире могут убивать во имя добра”.
“Можно спорить о писателе Солженицыне, но он был прежде всего не писателем, а русским мыслителем. Это та странная и неизвестная другим культурам порода, к которой каким-то боком принадлежим мы все, говорящие по-русски. В этом главная наша отличительная черта, по которой до сих пор безошибочно узнают, хотя и не признают, друг друга русский националист и пересекший океан еврей. Взаимно нерукоподаваемые, они всю жизнь думают об одном и том же: как обустроить, отреставрировать или напрочь разломать Россию, а то и весь мир. Не друзья и не братья, они образуют единое культурное пространство вокруг здания, которое строили, красили, сносили и снова строили, но ни разу так и не построили до конца”.
“Беда России не столько в дураках и плохих дорогах, сколько в умении любого дурака выносить себя за скобки этой формулы”.
“Концепция особого пути России е ее особой роли в мировой истории фактически выродилась в поиск более эффективного пути, максима Александра Невского “не в силе Бог, но в правде” безнадежно устарела: правой называет себя любая сторона, но степень правоты измеряется уже эффективностью. Возможно, свою роль в этом сыграло “историческое соревнование двух систем”, хотя, скорее, оно стало не причиной, а результатом установки на конвертацию правды в твердую валюту. Насколько я понимаю, консервативная мысль спорит с либеральной насчет пути к победе, а сам принцип эффективности под сомнение не ставит”.
“Со времени Пушкина нет числа попыткам понять Россию и изменить ее карму. Но останется ли Россия Россией, если хоть одна из них удастся? Выживет ли она без своих несчастий?”