«Итак, ничья», – подвело итоги «молочной войны» одно из белорусских официозных изданий. Хотя правильней было бы сказать: «Итак, перемирие».

То, что война за импорт белорусского молока в Россию была этапом нечто большего, чем торговая война, – сугубо соперничество двух стран с целью захвата рынков или предотвращения торговой оккупации, – в Белоруссии мало кто сомневается. Возможно, из-за мероприятий вокруг 22 июня новая фаза противостояния будет отложена, но развязка еще впереди.

Хотя российская сторона пытается навязать свою «психическую» интерпретацию конфликта («молочная война» есть проявление эмоций, обычное дело при заключении торговой сделки между субъектами хозяйствования), Минск подобную трактовку упорно отметает. Официоз настаивает: за последними санитарными мерами Онищенко стоит чистая геополитика.

«Все это (торговые конфликты) лишь не очень элегантные попытки прикрыть по сути рейдерские захваты белорусских экономических активов с тем, чтобы на этой основе, лишив Беларусь экономического суверенитета, отобрать и политический», – цитирует Reuters сотрудника администрации Лукашенко.

Такого рода жесткие оценки, эпатажный отказ Минска от участия в саммите ОДКБ, первые открытые атаки в прессе персонально против Владимира Путина – нечто новенькое. «Точка невозврата» еще не пройдена, но дежурный конфликт между молочными братьями вывел из отношения на некий качественно новый уровень.

Отсюда для Минска логично исходит потребность создания некой новой модели российско-белорусских отношений, которая застрахует страну от этих самых пресловутых «неэлегантных попыток». Косвенно эта тенденция проявляется в поручении Лукашенко правительству проработать список возможных враждебных действий со стороны Кремля. В состоянии тревоги находятся и погранично-таможенные службы. В случае эскалации газовой войны («Газпром» потребовал от Минска вернуть долг, который последний, понятное дело, не признает), таможенники и пограничники оперативно выставят посты на российских рубежах.

Какой должна быть новая формула взаимоотношений? Насколько она вписывается в контекст идеи Союзного государства? Какова новая роль и место страны в инициированных Москвой таможенных и военно-политических международных объединениях?

Ответа на эти концептуальные вопросы пока нет. Одним из местных политологов предложен проект «финляндизации» – Белоруссия должна добиваться того же статуса, который имела Финляндии в годы «холодной войны»: не нашим (СССР) – не вашим (НАТО).

Риторика официальных медиа в этой области пока в большей мере выдержана в духе продуктового джингоизма: наши ряженка и сметана лучше всех на российском рынке, поскольку они качественны и не содержат химикатов!

Первые попытки представить некую конструктивную альтернативу старой модели белорусско-российского сотрудничества весьма примечательны. Читаешь подводки и констатируешь для себя потрясающие факты: «Еще в 1994 году Беларусь провозгласила многовекторную политику и как европейская страна (sic!), оставаясь важнейшим стратегическим партнером России, откликнулась на некоторые позитивные предложения Евросоюза» (из передовицы президентского органа «Беларусь Сегодня»).

Такого рода финты – в сущности ничто, как иллюстрация торжествующего в головах чиновников идейного хаоса, следствие краха старых концепций. В сущности, тезис «Белоруссия – европейская страна» означает полную ревизию итогов 15-ти лет правления Лукашенко, когда он без устали флиртовал с Москвой и пикировался с Европой.

Неудивительно, что «молочная война» дала основания местным политологам впервые говорить про системный кризис режима. Как долгосрочный проект он оказался провальным и неспособным выдерживать внешнее политическое давление. Многие уместно спорят: смогла бы выстоять Белоруссия в кисло-молочной войне, если не устное обещание МФВ выдать миллиардный кредит? Но разовый кредит не решает проблему в принципе, а отлаженного механизма взаимоотношений ЕС и «многовекторной» Белоруссии нет.

Единственное слабое утешение для власти – у оппозиции дела еще хуже.

Поначалу ее сторонники охотно потешались над тем, как Батька в присущей ему эмоциональной форме пытается поставить на место Кудрина и выставить себя самым-самым великим тиффози славянской цивилизации. Но как только на восточных границах РБ начали копать ямки под пограничные столбы, обиды были забыты, подходы пересмотрены. Свою роль сыграла пропаганда: видимо, из-за кризиса жанра и временного цейтнота, державные журналисты в поисках аргументации нарушили право копирайта: взяли у оппозиции все ее идейные наработки.

Все та же «Беларусь Сегодня» отмечала в те дни: «На всех московских заборах написана кровная обида, что белорусы, мол, отсиделись во время храброго рейда русских танков на Цхинвал, а во-вторых, не стали по стойке смирно и немедленно не признали Абхазию и Ю.Осетию. (…) Неужели кто-то всерьез считает, что Минск должен был встать в очередь за «Хамасом» и без раздумий взять под козырек? На самом высоком уровне не раз было говорено, что Беларусь уважает выбор абхазов и осетин, ведет с их руководителями серьезные переговоры, но Минск не дрессированная болонка, которой остается лишь выполнять команду «фас».

Решение же Кремля – таки допустить на свои рынки белорусское молоко – интерпретировалось в оппозиционной среде как однозначная победа над Старшим братом. Один из диссидентов ныне сокрушается: почему лидеры оппозиции не додумались в дни войны утроить некий уличный перформанс в защиту отечественных молочных напитков и улучшить свой имидж в глазах населения?

В поведении оппозиции заключается один из парадоксов «молочной войны». Фронтальная националистическая пропаганда как никогда консолидировала белорусов вокруг режима, заставила временно забыть про негативные проявления рецессии, интегрировала в систему даже самых отъявленных политических «отморозков». «Спасибо, Онищенко за то, что объединил нацию», – шутят на Интернет-форумах.

Невольно задумаешься, а нужно ли Минску в кризисных условиях полное примирение с Кремлем? Ведь как утверждал еще герой оруэлловского «1984»: «Война – это мир».