Фрагменты дискуссии на симпозиуме по экономическому кризису, организованном журналом New York Review of Books и центром PEN World Voices в музее искусств Metropolitan Museum of Art.

Участники:

Билл Брэдли (Bill Bradley) – бывший сенатор штата Нью Джерси, директор коммерческого банка Allen & Co,

Ниалл Фергюсон (Niall Ferguson) – профессор истории Гарвардского университета и старший научный сотрудник института Гувера в Стэнфорде.

Пол Кругман (Paul Krugman) – лауреат Нобелевской премии по экономике в 2008 году, профессор кафедры экономики и международных отношений Принстонского университета, колумнист газеты “Нью-Йорк таймс” (The New York Times ).

Нуриэль Рубини (Nouriel Roubini) – почетный профессор экономики ньюйоркской университетской Школы бизнеса Стерна и председатель экономической консультационной фирмы RGE Monitor.

Джордж Сорос (George Soros) – председатель компании Soros Fund Management LLC и института “Открытое Общество”.

Робин Уэллс (Robin Wells) – постоянный соавтор Пола Кругмана, бывший научный сотрудник по экономике в Принстонском университете.

Джефф Мадрик (Jeff Madrick) – ведущий.

Джефф Мадрик: Шесть месяцев прошло с тех пор, как банк Lehman Brothers потерпел фиаско, был спасен AIG и Bank of America приобрел Merrill Lynch. И уже около шести месяцев, как начали распределяться средства фонда TARP. В большей части 2008 года дела в экономике шли довольно плохо, а затем она обвалилась в последнем квартале 2008 года и продолжила обвал в начале 2009 года. Сокращение составило 6% годовой ставки – небывалое сокращение нашего национального дохода. По некоторым очень важным параметрам происходит наихудший экономический спад со времен Второй мировой войны. Занятость населения снизилась быстрее, чем это когда-либо случалось в этот промежуток времени.

У нас имеется три основных проблемы: рынок жилья, который ошалел, когда жилищный пузырь лопнул; самый серьезный кредитный кризис с начала 1930-х годов, и резкое падение спроса на товары, услуги и инвестиции капитала. Что приводит нас в трепет, так это то, что все они связаны между собой. Мы наблюдаем некоторое замедление темпов экономического спада, и многие люди говорят, что показались “зеленые побеги”. Каково реальное положение в экономике, и нуждаемся ли мы в серьезной коррекции курса со стороны администрации Обамы?

Билл Брэдли: Как далеко мы продвинулись к восстановлению? Когда рыночная цена Citicorp падает с 60 до 1, а затем возвращается к 3, я не думаю, что это восстановление. Уоррен Баффет покупает Goldman Sachs, и после этого цена падает на 45-50%. Только чтобы не остаться в убытке, он должен зарабатывать по 9% в ближайшие двенадцать лет. Я не думаю, что это восстановление.

Ниалл Фергюсон: Это конец эры левериджа. Это началось в конце 1970-х годов, когда произошел взрывной рост соотношения долга и ВПП не только в этой стране, но и во многих других странах. Как только вы получаете государственные и частные долги, превышающие в три с половиной раза размер годового производства, вы – Аргентина.

Вы знаете, смешно, что люди все время говорят о крахе Lehman Brothers в сентябре прошлого года. Давайте вспомним, что этот кризис фактически начался в июне 2007 года. Это в полной мере стало ясно в августе 2007 года, когда крупные финансовые учреждения были почти на грани неплатежеспособности.

Но мы отрицали очевидное. И находились в этом состоянии даже год спустя, вплоть до сентября прошлого года. А затем наступил обвал. Только тогда мы поняли что, вероятно, неплатежеспособных больше, чем один крупный банк. А в сентябре и октябре мир впал в шоковое состояние. Это было глубокой травмой.

Сейчас мы находимся в фазе терапии. И какое лечение мы используем? Это очень интересно, поскольку мы используем два достаточно противоречивых курса терапии. Один из них – это предписание доктора Милтона Фридмана (Milton Friedman) – массивные инъекции ликвидности для предотвращения того банковского кризиса, который привел к Великой депрессии в начале 1930-х годов. Я с этим согласен. Это нужно делать.

Но имеется еще и другой курс лечения, который был введен в то же время. Это терапия, предписанная доктором Джоном Кейнси (John Keynes).Эта терапия предполагает проведение массивного бюджетного дефицита, превышающего 12% от валового внутреннего продукта (ВВП) в этом году, и потому – выпуск огромного количества свеженапечатанных облигаций.

Существует явное противоречие между этими двумя курсами, и мы пытаемся выиграть в обоих направлениях. Но вы не можете быть монетаристом и кейнсианистом одновременно. По крайней мере, я не вижу, как это возможно, так как если цель монетаристской политики заключается в том, чтобы держать процентные ставки низкими, чтобы сохранить высокую ликвидность, то эффектом от политики Кейнси должно стать увеличение процентной ставки.

В конце концов, $ 1,75 трлн. – это очень большое количество свеженапечатанных облигаций, которые попадут на фондовый рынок в период рецессии, и я до сих пор не знаю, кто будет покупать их. Безусловно, не китайцы. Это прекрасно срабатывало в хорошие времена, но то, что я называю “Кимерика” – брак между Китаем и Америкой – подходит к концу. Может быть, концом будет грязный развод.

Проблема заключается в том, что только Федеральная резервная система (ФРС) может купить эти свеженапечатанные облигации. И я предсказываю, что в ближайшие недели и месяцы начнется болезненная, упорная война между нашей монетарной политикой и финансовой. Это произойдет, как только рынки поймут, какое огромное количество облигаций должно быть поглощено финансовой системой в этом году. Это потянет цены на облигации вниз и поднимет процентные ставки, что также отразится на ипотечных ставках.

Последняя мысль: Давайте не думать об этом, как о чисто американском феномене. Это – кризис в мировой экономике. И я бы сказал, что это кризис самой глобализации. В этом году экономика США не будет сокращаться быстрее, даже если худшие прогнозы Международного валютного фонда окажутся верными. Сокращение на 2,6% – это гораздо меньше, чем шок уже испытанный Японией, Южной Кореей и Тайванем, не говоря о шоке в Европе. В Германии сокращение составляет от 5 до 6 процентов.

Так что, мы столкнулись не с проблемой, которую должна решать только американская политика, – мы столкнулись с кризисом глобальных масштабов. И я совсем не уверен, что предписания Фридмана и Кейнси, вместе взятые, обеспечат выход из тяжелого глобального кризиса.

Пол Кругман: Позвольте мне ответить на это. Давайте задумаемся о том, что на самом деле сейчас происходит в мировой экономике. С одной стороны, наблюдается внезапное осознание многими людьми того факта, что у них слишком много долгов, что они не так богаты, как думали. Семьи в США стали свидетелями резкого снижения своего дохода на $ 13 трлн., и аналогичные удары произошли во всем мире. Поэтому люди, индивидуальные домохозяйства, снова хотят начать накопления. В США примерно нулевой процент сбережений два года назад поднялся сегодня почти до 4%.

Эти сбережения должны быть переведены в инвестиции, но инвестиционного спроса нет. Жилищный фонд лежит на спине из-за чрезмерного строительства. Пузыри жилищного фонда лопнули не только в США, но и в большей части Европы. Многие предприятия не могут получить доступ к капиталу из-за нарушений в финансовой системе. Но даже те, которые имеют доступ к капиталу, не хотят вкладывать средства, поскольку потребительского спроса не существует.

Это создает проблему. Имеется много людей, которые хотят создавать накопления, что значительно увеличивает сбережения не только в США, но и во всем мире. И это сочетается с резким сокращением того, что готов инвестировать частный сектор, даже при нулевой процентной ставке.

Итак, мы имеем глобальный избыток сбережений. Их больше, чем мы знаем, что с ними делать. И если мы зададим вопрос: “Откуда появятся сбережения, чтобы профинансировать большой дефицит государственного бюджета США?”,- то ответ будет: “От нас самих”. Китайцы тут не помогают вообще.

Эти дополнительные сбережения, в сущности, являются сбережениями, которые Америка хотела бы создать в любом случае, однако бизнес США не готов инвестировать в нынешних условиях. Политика Кейнси в краткосрочной перспективе работает следующим образом. Она берет излишки желаемых сбережений и переводит их в определенный вид расходов. Если частный сектор не будет этого делать, то правительство будет.

На самом деле не существует никакого противоречия между действиями Федерального резерва и действиями правительства США в отношении финансового стимула. Необходимо делать и то, и другое. Покупая много частных ценных бумаг, ФРС по существу играет ту роль, которую больше не играет частная банковская система. А в сфере привлечения инвестиций федеральное правительство играет ту роль, которую в настоящее время не готов играть бизнес.

Все это долговое финансирование инфраструктуры администрацией Обамы – в основном затыкание дыры, оставленной после обвала бизнес-инвестиций в Соединенных Штатах. Не существует повышенного спроса на сбережения, что могло бы поднять процентные ставки. Единственное, что может поднять процентные ставки (и это является реальной проблемой), – если люди начнут сомневаться в платежеспособности правительства.

Сейчас меня больше всего беспокоит то, что, хотя мы понимаем все это довольно хорошо, существуют тридцать восемь республиканских сенаторов, которые говорят, что ответ на кризис – это еще один раунд уменьшения налогов в стиле Буша, что приведет к сокращению доходов на $ 3 трлн. в течение следующего десятилетия.

Этот кризис настолько велик, а политический процесс оказался настолько вялыми, что трудности оказались больше, чем ожидалось. И да, появились некоторые “зеленые побеги”. Дела стали ухудшаться медленнее, но нам не удалось предотвратить кризис, который может оказаться самоусиливающимся и держать нас в этой ловушке в течение многих, многих лет.

Ноуреэл Роубини: Безусловно, это наихудший финансовый кризис, экономический кризис и рецессия со времен Великой депрессии. Хорошей новостью является то, что примерно 6 месяцев назад существовал риск близкой депрессии, но мы увидели очень агрессивные действия политиков в США и во всем мире.

Я думаю, что политики, наконец-то, заглянули в бездну: они увидели, что экономика сокращается на 6% и более в США и во всем мире, и решили использовать почти все свое оружие. Поэтому я не думаю, что вероятность равна нулю, но, скорее всего, мы, в конечном итоге, не впадем в депрессию.

Тем не менее, консенсус-прогноз в настоящее время снова становится оптимистичным и допускает, что мы перейдем от -6% к позитивному росту во второй половине этого года. А это означает, что рецессия закончится к июню. К четвертому кварталу 2009 года консенсус-прогноз говорит, что рост будет позитивным – на 2%, а в следующем году – более чем на 2%. Но сейчас, сравнивая этот новый консенсус-прогноз и макро-прогноз, который просчитывался в прошлом, мое мнение становится гораздо более пессимистичным.

Я хотел бы согласиться с тем, что темпы экономического спада замедляются. Но мы все еще сокращаемся довольно быстрыми темпами. Я думаю что, экономика будет сокращаться до конца этого года от -6% до -2%, а не 2%. А в следующем году рост экономики будет очень медленным – 0,5%, а не 2% и более, как предсказывается консенсус-прогнозом. Кроме того, уровень безработицы в этом году будет выше 10%. Таким образом, следующий год по-прежнему будет ощущаться как период рецессии, даже если технически мы из нее выйдем.

Перспективы для Европы и Японии и в этом, и в следующем году еще хуже. В большинстве развитых стран дела будут хуже, чем в США, по ряду причин. В том числе, из-за структурных факторов в Японии и слабой политической реакции в зоне евро.

Проблемы финансовой системы являются серьезными. Многие банки до сих пор неплатежеспособны. Если вы не хотите остаться, как Япония, с банками-зомби, то лучше сделать то, что сделала Швеция: забрать несостоятельные банки, очистить их, разделить хорошие и плохие активы, и продать их в короткие сроки частному сектору.

Ниалл Фергюсон заявил, что это является концом эпохи левериджа. Это не так. У нас имеются задолженности в секторе недвижимости, банках и финансовых учреждениях, в корпоративном секторе. И теперь мы решили национализировать эти безнадежные долги и разместить их на балансы правительства. Вот почему государственный долг растет.

Когда у вас налицо проблема чрезмерной задолженности, вам приходится конвертировать эту задолженность в акции. Это то, что происходит в корпоративной реструктуризации – преобразование необеспеченной задолженности в акции. Это то, что вы должны делать с банками – заставить кредиторов конвертировать свои претензии в акции. Вы можете сделать то же самое с фондом жилья.

Но мы не конвертируем долги в акционерный капитал. То, что мы делаем, – это нагромождаем государственные долги поверх частных, чтобы обобществить потери. Но в какой-то момент хребет некоторых правительственных балансов сломается, и если это произойдет, это будет катастрофой.

Джордж Сорос: Существуют две особенности, на которые, я считаю, нужно обратить внимание. Одна заключается в том, что финансовая система, в том виде, в котором мы ее знаем, фактически рухнула. После банкротства Lehman Brothers 15 сентября финансовая система действительно перестала функционировать. Ей необходима была искусственная поддержки жизни. В то же время, финансовый шок имел огромное воздействие на реальную экономику, а реальная экономика ушла в свободное падение. Это оказалось глобальным.

Другой особенностью является то, что финансовая система рухнула под собственной массой. И это опровергло преобладающее мнение о финансовом рынке, якобы стремящимся к равновесию, и о равновесии, поддерживаемом внешними силами, как о системе, не подверженной потрясениям. Считалось, что сбои могут происходить несистематически. Рынки по существу рассматривали как самостоятельно регулируемые системы. Эта парадигма оказалась ложной. Мы имеем дело не только с крахом финансовой системы, но и с крахом в мировоззрении.

Это то положение вещей, которое унаследовал президент Обама. Он столкнулся с двумя задачами. Первое: он должен остановить процесс распада, и, если возможно, реверсировать его. Второе: он должен реконструировать финансовую систему, потому что она не может быть восстановлена в прежней форме. Это совершенно новая ситуация. Когда люди считают, что этот кризис такой же, как и предыдущий финансовый кризис, они ошибаются.

Интересно, что то, что необходимо сделать в краткосрочной перспективе, является почти прямо противоположным тому, что необходимо сделать в долгосрочной перспективе. Если налицо кредитный крах, то существует только один источник кредита, который по-прежнему пользуется доверием, и это – государство: Федеральная резервная система и казначейство.

И тогда необходимо вкладывать намного больше денег в экономику. Необходимо печатать деньги как можно быстрее, чтобы увеличить баланс Федерального резерва, увеличить государственный долг. По сути, это то, что было сделано, и это было необходимо сделать. Но как только эта политика увенчается успехом, необходимо обуздать денежную массу как можно быстрее.

Робин Уэллс: Я хочу вернуться к тому, что сказал Пол о глобальном избытке сбережений. Глобальный избыток сбережений – это именно то, что вынудило процентные ставки снизиться до исторически беспрецедентно низкого уровня. Жилищный фонд очень чувствителен к процентной ставке, и, следовательно, жилищный пузырь был практически предопределен на длительный период низких процентных ставок.

Но заметьте также, что пузырь в жилищном фонде случился не только в США. Это произошло также в Испании, Восточной Европе и Великобритании. Он был в Ирландии, он был в Исландии. Для того чтобы помешать этой катастрофе перерасти в другую (скажем, через десять лет), мы должны проанализировать истоки глобального избытка сбережений. Да, имеются некоторые отличия в том, каким образом пузыри на деле проявились в разных странах, и эти отличия являются важными. Но давайте взглянем на минутку на глобальный избыток сбережений в целом.

Я думаю, что эта история действительно начинается в восьмидесятых. Во времена Рейгана мы испытывали хронический финансовый дефицит и начали отказываться от ответственности по повышению налоговых поступлений, которые могли бы устойчиво финансировать правительство. Для того чтобы сделать это, мы должны были занимать. И у кого мы занимали? Мы занимали у стран, которые имели стойкое положительное сальдо торгового баланса. И так как мы продолжали оставаться в дефиците по отношению к этим странам, это привело к симбиотическим отношениям, как сказал Ниалл Фергюсон, к Кимерики.

Этот импорт капитала позволил нам жить не по средствам. И это продолжалось и росло, потому что на этой линии не было точки, на которой кто-то мог бы сказал: “Стоп! “. Сохраняющийся дисбаланс заставил нас делать вид, что мы смогли бы сохранить заимствования без достаточных налоговых поступлений в правительство.

А если цены на ваш дом растут, если фондовый рынок идет вверх (что, конечно же, происходит, если у вас есть дешевые деньги), то это надувает стоимость активов и маскирует множество других структурных проблем, таких как рост неравенства и коррупция. При притоке капитала из-за рубежа финансовый сектор США также стал увеличиваться по сравнению с остальными секторами экономики.

Как мы можем начать выходить из этого? Во многих отношениях мы обнаруживаем, что находимся в почти противоположной ситуации в отношениях со странами-экспортерами. Мне показалось весьма интересным, что когда несколько недель назад многие китайские чиновники заговорили о том, что с экономической точки зрения было бы хорошо, если бы США сохранили диспропорцию в торговле с Китаем. И что китайский юань не должен повышаться, и что мы должны продолжать делать то, что всегда делали, и что США должны сделать так, чтобы стоимость китайских активов не уменьшилась при любых изменениях курса доллара. Было ясно, что это не является устойчивыми отношениями, но никто не хотел признаться в этом.

Поэтому я думаю, мы должны разрешить этот хронический глобальный торговый дисбаланс. Вы, может быть, увидите в этом сдвиг в сторону протекционизма. И нам действительно придется что-то делать по поводу повышения налогов, чтобы мы смогли поддержать правительство нашими собственными ресурсами и не были зависимы от зарубежных займов. И мы должны начать возвращать себе нашу прежнюю роль руководителей и опекунов глобальной экономики, от которой мы отказались.

Ниалл Фергюсон: Все, что сказал Пол Кругман, было правильным, за исключением того, что финансовая целостность США не ставится под вопрос. Я считаю, что она будет поставлена под вопрос. Это безусловно произойдет. Согласно безумно оптимистичному прогнозу администрации по вопросу о восстановлении, в следующем году рост составит 3%, через год – 4%, через два – 4,6%. Если вы верите этим цифрам, то вы поверите абсолютно всему. Тем не менее, это заложено в бюджетном документе администрации. Даже если эти цифры окажутся верными, в ближайшие 5-10 лет федеральный долг вырастет примерно до 100% от ВВП.

Но поскольку эти цифры явно нереальны, и тенденция роста США будет гораздо ближе к 1%, чем к 4, то кажется разумным ожидать гораздо более быстрого роста федерального долга – до 140-150% от ВВП. Даже если бы частные сбережения подскочили до самой высокой точки за послевоенный период, это по-прежнему составило бы не более 5% от ВВП. Но в этом году дефицит может составить 12% от ВВП. Так что, это как-то не складывается.

ФРС взяла на себя обязательство предоставления $ 300 млрд. в этом году, но очевидно, что придется предоставить намного больше. Подумайте о том, что примерно $ 1,7 трлн. поступают на рынок. И каким образом авторитет США сможет устоять в глазах американцев и иностранных инвесторов? В какой-то момент Соединенные Штаты начнут выглядеть как латиноамериканские экономики. Если баланс ФРС вырастет до $ 3 или $ 4 трлн., кто знает, насколько он может вырасти дальше. В какой момент люди перестанут верить в доллар США как в резервную валюту, или просто надежную валюту для своих сбережений?

Пол Кругман: Сущность такого вида рецессии как раз в том и заключается, что суммы, которые мы все вместе хотим скопить, больше той суммы, которую мы хотим коллективно инвестировать. Это и есть та самая проблема. Ее невозможно обойти.

Имеется другой вопрос – о долгосрочной платежеспособности американского правительства, и об этом я действительно беспокоюсь. Я не согласен с Ниаллом насчет цифр, но это является одним из факторов, который должен быть принят во внимание. В настоящее время мы имеем задолженность около 60% от ВВП. В конце Второй мировой войны без кризиса мы имели задолженность в 100 % от ВВП. И ваша способность достигнуть таких высот на самом деле зависит от доверия людей тому, что вы будете вести себя ответственно. А это в некоторой степени под вопросом.

Ноуреэл Роубини: Я думаю, что дискуссия сейчас о том, что необходимо сделать в краткосрочной перспективе по сравнению с долгосрочной. Если мы собираемся финансировать бюджетный дефицит за счет печатания денег, то можем получить высокий уровень инфляции, даже гиперинфляцию в отдельных странах. Это то, что произошло в Германии в 1920-е годы.

У нас большой дефицит бюджета и увеличения государственного долга, мы не знаем, будет ли эта задолженность $ 5 трлн. или 10 трлн. и более. Но имеется только несколько способов решения проблемы задолженности: либо вы прекращаете платежи, как это сделала Аргентина, либо вы используете инфляцию, чтобы избавиться от реальной стоимости долга, либо вам придется поднять налоги и сократить государственные расходы. И учитывая размер дефицита, с течением времени это будет болезненный политический выбор.

Джордж Сорос: Давайте посмотрим правде в глаза. В течение 25 лет мы потребляли больше, чем производили. Этот образ жизни не по средствам сказался главным образом в жилищном и финансовом секторах. И теперь эти пассивы национализируются. К сожалению, мы до сих пор национализировали только пассивы (обязательства) банков, а не их активы. Я считаю правильным увеличение правительственного кредита, чтобы покрыть коллапсирующий кредит.

В настоящее время мы находимся в ситуации дефляции. Когда поток кредита возобновится, произойдет резкий поворот, и страх дефляции будет заменен страхом инфляции. Давление на повышение процентных ставок будет очень, очень сильным, но повышение процентных ставок может задушить восстановление. И поэтому мы сталкиваемся со стагфляцией, аналогичной (но более суровой), чем та, с которой мы столкнулись в семидесятые годы. Но это – благоприятный исход по сравнению с тем, что могло бы произойти, если бы мы не сделали то, что делаем.

Насчет регулирования, мы должны начать с признания того, что преобладающее мнение является ложным, и что рынки на самом деле склонны к надуванию пузырей. Они создают пузыри. Следовательно, они должны быть регулируемыми. Власти должны взять на себя ответственность за предотвращение слишком большого роста фондовых пузырей. Они прямо отвергли это, заявив, что, если рынки не знают этого, то каким образом будут знать регуляторы? И они, конечно, не будут этого делать. Они непременно будут ошибаться, но они получат ответную реакцию с рынка и затем смогут внести коррективы.

Сейчас недостаточно только регулирования денежной массы. Вы должны регулировать кредит. А это означает использование инструментов, которые в значительной мере использовались халатно. Конечно, необходимы прибыль, минимальный капитал, но вам действительно необходимо изменять их так, чтобы противостоять сложившимся настроениям на рынке, потому что рынки на самом деле имеют настроения. Следует признать, что избыток на самом деле очень рационален. Когда я вижу, что пузырь начал формироваться, я прыгаю на него, поскольку это то, как я делаю деньги. Так что это вполне рационально.

Регулирование – это функция регулирующих органов. Тем не менее, мы должны стараться не выходить за рамки. Пока рынки несовершенны, регуляторы еще более несовершенны: они не только люди, они также бюрократы и подвержены политическому влиянию. Так что, нам необходимо сохранять минимальное регулирование, и мы должны признать, что по своей сути рынки нестабильны.

Ноуреэл Роубини: По вопросу о регулировании, мы, конечно, идем обратно в цикл. У нас была Великая депрессия, и тогда мы ввели много полезных правил, как в финансовой системе, так и в реальной экономике. Но некоторые из них стали чрезмерными, и уже Джимми Картер начал дерегулирование некоторых частей экономики. В конце концов, политики начали считать, что саморегулирование является наилучшим, а это означает, что регулирования нет вообще.

Мы верили в рыночную дисциплину, но не существует дисциплины, когда существует иррациональный избыток. Мы полагались на внутренние модели управления рисками, но никто не слушал менеджеров, когда рискующие приносили доходы в банки. Мы полагались на рейтинговые агентства, у которых были огромные конфликты интересов, поскольку им платили те, кого они должны были оценивать. Поэтому вся модель саморегулирования и рыночной дисциплины в настоящее время потерпела крах.

Мы должны перейти в мир, где имеется более благоразумное регулирование и надзор над финансовой системой. Я считаю, что вызовом для экономики США является то, сможем ли мы развиваться без чрезмерного кредитования и левериджа. Можем ли мы развиваться более устойчивым образом? Я думаю, что это остается открытым вопросом.

Ниалл Фергюсон: Ну, я скажу вам, что именно вгоняет меня в депрессию из того, что я услышал сегодня. Мы сейчас наблюдаем массивное расширение государства по сравнению с частным сектором, поскольку это единственное, что, как считает Пол, может привести к росту. Мы собираемся заново отрегулировать рынки. Мы собираемся вернуться в старые добрые времена. Где вы были в 1970-е годы, когда все это замечательное регулирование было на месте?! Я не помню, чтобы это происходило очень гладко.

Но что нам еще делать? – Мы будем печатать деньги. Практически безгранично. Это тоже будет хорошо. И когда мы покончим с этим, мы будем повышать налоги. Что за потрясающий набор у нас в запасе! Вы знаете, еще в конце 2007 года, когда меня спросили, что меня беспокоило больше всего, я сказал: “Меня беспокоит то, что мы захотим вернуться в семидесятые года из-за боязни тридцатых”.

Очень легко забыть, где находятся главные движущие силы экономического роста. Урок экономической истории очень ясен. Экономический рост происходит не за счет государственных инфраструктурных инвестиций. Он происходит за счет технологических инноваций и повышения производительности труда. И эти вещи происходят из частного сектора, а не со стороны государства.

Билл Брэдли: Когда мы беспокоимся о будущем, мы также должны помнить ошибки политиков, сделанные за последние десять лет. Это не новость, что люди жадны. Но мы приняли сознательное решение: не ставить ограничений на этот естественный человеческий импульс. Какими были ошибки? В 1999 году мы позволили инвестиционным банкам, коммерческим банкам, страховым компаниям объединяться: мы ликвидировали закон Гласса-Стиголла (Glass-Steagall Act), который запрещал коммерческим банкам работать как инвестиционные банки. Почему закон Гласса-Стиголла стал законом? Потому что в прошлый раз, когда мы не лимитировали жадность, мы попали в беду, в Великую депрессию.

Вторая ошибка – решение администрации Клинтона и Конгресса не регулировать деривативы, в частности, кредитные дефолтные свопы. В 2002 году их было на общую сумму $ 1 трлн., а сегодня – $ 33 трлн. Это решение не регулировать деривативы создало следующую последовательность: у вас имеются ипотеки, затем тысяча ипотек упаковываются и продаются в качестве ипотечных ценных бумаг.

Тысячи ипотечных ценных бумаг упаковываются и продаются в качестве коллатеральных долговых облигаций (CDO). Затем коллатеральные долговые облигации упаковываются и продаются в качестве CDO в квадрате. И обеспечением каждого этого пакета являются кредитные дефолтные свопы, которые являются частью этих $ 33 трлн. И наше правительство намеренно решило не регулировать эту цепь инвестиций.

Одним из результатов всего этого оказалось то, что 374 человека в лондонском офисе AIG, которые несли ответственность за деривативы AIG, разрушили компанию, в которой было 116 000 сотрудников в 120 странах. Почему? Потому что не существовало регулирования вообще.

Третье решение было принято в 2004 году. SEC позволила банкам перейти от левериджа в десять к одному к левериджу в тридцать к одному. И угадайте, что произошло? После того как им было позволено это сделать, они это сделали. Так что, если мы собираемся подумать о будущем, нам надо подумать об исправлении этих трех ошибок.

И наконец, нам надо помнить о том, что председатель Федеральной резервной системы должен унести чашу с пуншем с вечеринки, которая выходит из-под контроля. А этого не произошло во времена Гринспена. Произошло обратное.