Тема забитости российского народонаселения и его генетической неспособности пользоваться институтами демократии неслучайно заняла одно из ключевых мест в арсенале кремлевской пропаганды. Для подтверждения тезиса не нужно особо напрягаться – всегда есть под рукой удобные цитаты из русской классики. И про “русский бунт, бессмысленный и беспощадный” можно напомнить, и к месту ввернуть расхожую фразу, что “правительство в России – единственный европеец”.

И тогда, свинцовые мерзости, творимые режимом и оправдываемые его апологетами становятся частью неизбежного исторического процесса. “Да, не готов, увы, наш народ вкушать плоды свободы и демократии”, – тянет, бывало через губу какой-нибудь представитель “просвещенной элиты”. И приходиться лучшим представителям нашей “европеизированной” власти подстраиваться под неприглядные реалии российского политического быта.
Строчки из “Казанского университета” Евг. Евтушенко, как нельзя лучше характеризуют отношение, закованной в броню импортных товаров российской правящей верхушки к живущему, чем Бог послал “темному и забитому” народу.

“Народ – это быдло,
Петр Францевич,
и если порою народ
ярмом недовольно потряхивает,
то вовсе не в жажде свобод.
Ему бы – корма образцовые,
ему бы – почище хлева…
Свобода нужна образованному,
неграмотному — жратва.”

“Жратва”, что не говори, нужна всем, просто сливки общества предпочитают гастрономические изыски hautе cuisine . А насчет свободы для образованных возникают вопросы. Вот цитата из недавнего интервью видного единоросса, вице-спикера Государственной Думы, кстати в полном соответствии с высочайшей модой, зафиксировавшего свое присутствие в блогосфере.

Олег Морозов в интервью “Коммерсанту”, 06.05.2009 – “Спрашивать, кто будет в 2018 году президентом, некорректно. Медведев и Путин сами решат, кто из них в это время будет достоин президентства”. Да, не холопское это дело – влезать в вопросы управления, баре сами меж собой разберутся. Парламент, как известно – не место для дискуссий.

Страшно даже подумать, а вдруг эта наряженная во всякие там Brioni/Armani, источающая изысканное ambre расфуфыренная публика – есть всего-навсего хорошо маскирующееся быдло?! Захотелось проверить, как определяется это часто употребляемое в политике и социологии слово в Викисловаре.

устар. собир. – рогатый скот

собир. перен. презр. – безликая толпа, люди, покорно подчиняющиеся чьей-либо воле, позволяющие эксплуатировать себя.

перен. презр. – тупой, грубый, неотёсанный, бескультурный человек, движимый прежде всего инстинктами, пренебрегающий разумом и моралью.

Видно, что первоначальный смысл этого слова уже безнадежно устарел. Т.е., термин вне всякого сомнения приобрел социальную и политическую окраску. Интересно, что словарь указывает на существование множественного числа – бЫдла . Так что, мы вправе говорить о разных бЫдлах, время от времени, дающих о себе знать на разных широтах. Были и есть аналоги немецкие, китайские, северокорейские, зимбабвийские, кубинские – всех не перечислишь.

При этом важно не забывать, что в категорию быдл попадает не только толпа, в безумном экстазе вскинувшая вперед лес рук, не только смирившиеся с произволом и безвольно опустившие руки граждане, но и те кто расчетливо поднимал руки в единогласном “одобрямсе” и недрогнувшей рукой претворял в жизнь драконовские указы.

А презрение к “народу-быдлу” – это неизбывная черта номенклатурной образованщины, стремящейся подчеркнуть свою особость и удаленность от “черного люда”. А вот, что говорил по этому поводу великий русский интеллигент Зиновий Гердт, рассказывая, о том, как он должен был выступать в Одессе, на канатном заводе в обеденный перерыв.

«Это самое грязное производство на всем Черноморском побережье. И рабочие там работают в смоле и гадости… Уже выйдя на самодельную сцену, я понял, что ни одного слова из своей лексики, из манеры говорить не переменю. Я буду с ними вести беседу, как разговариваю с академиками в московском Доме ученых. И о Пастернаке, и о Феллини, о котором они первый раз слышат. И это был самый лучший мой концерт в жизни. Люди были счастливы тем, что я обращаюсь к ним как к равным. А мы равны, вот в чем дело».