Зачем мировой политике нужна “большая двадцатка”?

‘Большая двадцатка’ уже успела провести два саммита, включая недавний в Лондоне. Она превращается в устоявшийся форум, и это знак признания – на мой взгляд запоздалого – того факта, что мир изменился и что старые институты не соответствуют быстро меняющимся потребностям.

Конечно, лучше поздно, чем никогда. Однако уже сейчас возникают вопросы о сущности и функциях этого нового органа – вопросы, на которые следует дать ответ без промедления.

Первый вопрос: могут ли принятые в Лондоне решения преодолеть глобальный финансовый и экономический кризис и направить мир к устойчивому росту.

Окончательный ответ на него может дать только время, однако мое предварительное впечатление состоит в том, что лондонский саммит был лишь первым шагом. Выстраивая систему глобального регулирования экономики и определяя задачи новой структуры, следует четче определить контрольные точки. Борьба с кризисом не должна становиться главной задачей ‘большой двадцатки’. Необходим переход к новой модели, учитывающей социальные, экологические и экономические факторы.

Второй вопрос связан с местом, которое ‘большая двадцатка’ должна занять в системе глобальных институтов. Что она – ‘мировое политбюро’, ‘клуб могущественных’, прототип мирового правительства? Как она будет взаимодействовать с ООН?

Я убежден в том, что ни одна группа стран, даже если на ее долю приходится 90 процентов мирового ВВП, не должна заменять или подменять собой ООН. Однако, очевидно, что ‘большая двадцатка’ может претендовать на коллективное лидерство в мировой политике, если она будет действовать с должным уважением к мнению стран, в нее не входящих. Присутствие в ней стран, представляющих разные регионы, культуры и уровни развития, в этом смысле обнадеживает.

Тем не менее, возникла она спонтанно, под влиянием экстремальных обстоятельств и неожиданного глобального сдвига. Соответственно, она не включает в себя ряд стран, имеющих влияние, как в региональном, так иногда и в более широком масштабе – таких как Египет, Нигерия или Иран. С методами ее тоже пока не все ясно.

Во избежание ошибок, ‘большая двадцатка’ должна быть прозрачной и тесно сотрудничать с ООН. Ее саммиты должны проходит в штаб-квартире ООН, по меньшей мере, раз в год. Кроме того, она должна предоставлять доклады для обсуждения на Генеральной ассамблее.

Последний по порядку (но не по важности) вопрос – это спектр ее деятельности. Должна ли ‘двадцатка’ заниматься только мировой экономикой, или и политическими проблемами тоже? Ответ на него далеко не самоочевиден.

Противники ее политической роли, будут, несомненно, утверждать, что мировое сообщество возложило ответственность за поддержание мира и безопасности в мире на Совбез ООН. Следовательно, нашей главной задачей должно стать усиление его роли. В самом деле, любые попытки проигнорировать или обойти Совет безопасности – на Ближнем Востоке или в других регионах – всегда плохо заканчивались.

Однако верно и то, что задача Совета безопасности незамедлительно реагировать на текущий кризис. Мы по опыту знаем, что отвечать на долговременные, концептуальные вызовы он не слишком способен. Более того, его долго не реформировали, и в результате он стал менее репрезентативен, чем ‘большая двадцатка’, которая, к тому же, как будто специально предназначена для того, чтобы иметь дело с глобальными угрозами безопасности, бедностью и проблемами экологии.

Я убежден, что ‘большая двадцатка’ может занять одно из ключевых мест в архитектуре мировой политики. Если она поможет преодолеть мировой кризис, она завоюет доверие, необходимое лидеру.

Одна из проблем, обсуждение которых давно назрело, – милитаризация политики и экономики, отвлекающая ресурсы их реального сектора, разжигающая конфликты и создающая иллюзию того, что военные решения эффективнее политических. Инициировав дискуссию в рамках ‘большой двадцатки’, мировые лидеры могут обратить на эту тему внимание соответствующих структур ООН – Совета безопасности и женевской Конференции по разоружению.

После саммита в Лондоне, премьер-министр Британии Гордон Браун (Gordon Brown), назвал встречу шагом к ‘новой прогрессивной эпохе международного сотрудничества’. Хотя реальностью это станет нескоро, в этом направлении мы должны двигаться.