Три фронта российской борьбы в грузино-осетинском конфликте

В ситуации, сложившейся после агрессии режима Саакашвили против Юной Осетии, России по сути дела приходится вести борьбу на трех направлениях, трех фронтах. Первый — собственно линия отражения военной агрессии на территории Южной Осетии и, очевидно, Абхазии. Та линия, на которой происходит непосредственное вооруженное противостояние и которая, конечно, является главной. И хотя ее действия на этом фронте в целом носят относительно приемлемый характер, здесь возникают свои вопросы и свои опасения.

Второй фронт — это фронт дипломатической и информационной поддержки режима Саакашвили, который реально осуществляют многие третьи страны, что в частности вылилось в постыдные нападки на Россию, осуществленные на заседании Совбеза ООН его членами. Примечательно, что почти все выступавшие практически игнорировали в своих выступлениях и оценках все события, предшествовавшие моменту начала оказания Россией помощи истребляемому саакашвиливскими боевиками осетинскому населению. Ситуация представляется западными СМИ и дипломатами таким образом, что не Саакашвили начал конфликт, осуществив агрессию против Осетии, а Россия без всякой на то причины ввела войска на территорию Грузии, то есть ведется прямая информационная и дипломатическая агрессия против России.

Наряду с этим практически возник третий фронт — фронт информационной антироссийской и просаакашвиливской пропаганды, начатой уже внутри России определенными политическими силами, по сути стремящимися не допустить разгрома агрессора и обеспечить возможность сохранения им своих силовых структур и потенциала будущего военного противостояния.

Его участники, не имея возможности напрямую оправдывать развязанную саакашвиливской стороной войну, с одной стороны формально осуждают ее, но с другой говорят о т.н. «неадекватности» российского ответа и призывают Россию ограничиться лишь восстановлением статус-кво, «не допустить расширения военных действий за пределы собственно Южной Осетии».

Если вести речь, по сути дела, в отношении действий на первом фронте, то вопросы, о которых было упомянуто выше, сводятся к следующему:

Почему и военная, и дипломатическая реакция России на агрессию наступила с неоправданным опозданием?

Зафиксировано, что агрессия началась уже поздно вечером 7 июля мощным обстрелом Цхинвали (Орджоникидзе, как его до сих пор называют многие из его жителей) с последующим его штурмом.

Не только до утра, но и утром не было внятной официальной реакции Кремля. Первым что-то внушающее надежду сказал не президент Медведев, и не Министерство Обороны, а находящийся за многие тысячи километров Путин, который первым развернул и дипломатическую работу с мировыми лидерами по этому вопросу, и первым обнадежил и Осетию, и Россию, сказав, что ответ на агрессию будет, и виновные будут наказаны. От МИДа в этот момент исходили нечленораздельные осуждения и призывы, а так же инициатива по созыву Совбеза ООН. Сам по себе созыв его был нужен — но только для демонстрации его безволия и политической импотенции. К пресечению агрессии это никакого отношения иметь просто не могло.

Судя по официальной информации, первое совещание по обсуждению ситуации действующим президентом было созвано лишь в 9.30 8-ого июля — только через десять часов после начала агрессии. Несколько часов это совещание — было это собственно заседание Совбеза России или они проходили как-то отдельно — не совсем понятно из официальной информации — уподоблялось Совбезу ООН и не могло принять никакого решения. Лишь к четырем часам было оглашено официальное выступление Медведева.

По существу, страна просто, на несколько часов, застыла в недоумении и ощущении, что у нее просто нет руководства, нет Президента, что никто не знает, что делать и некому отдавать приказы. Это даже нельзя назвать «эффектом 22 июня» — потому что в 41 году обращение к народу последовало в 12 часов — через шесть часов после начала войны и все это время армия действительно вела тяжелейшие бои — далеко не всегда удачные — но действительно их вела.

Можно предполагать, что это время потребовалось действительно для того, чтобы выработать тот самый комплекс ответных мер, о которых говорилось в официальных сообщениях. Но тогда это означает лишь одно — что к моменту начала агрессии такие меры не были выработаны. И это — как раз и ненормально. Потому, что то, что подобное как минимум может случиться (а на деле — неизбежно должно было случиться) — было ясно.

И в Генштабе уже должны были лежать оперативные планы действий, а в соответствующих частях — соответствующие пакеты на действия в случае «Часа С». Почему их не было?

Почему вся информационная кампания последних дней — предельно невнятна?

В круглосуточном канале «Вести+» круглосуточно показывают в основном последствия гуманитарной катастрофы — что само по себе понятно — но почти ничего о ходе боевых действий.

О последних же круглосуточно идет крайне сумбурная информация. Сначала: «Части 58 армии подходят к северным окраинам Цхинвали», — потом: «Части 58 армии движутся к Цхинвали», — потом: «Части 58 армии подошли к границам Южной Осетии».

Затем в том же духе: «Цхинвали полностью очищен от агрессора», — потом: «Грузинские войска остаются только в южной части города», — потом: «Миротворцы приступили к пленению грузинских военнослужащих, окруженных в западной части города», — потом: «Грузинские войска отошли к Гори и занимают оборону около занимают оборону на подступах к нему», — затем: «В Цхинвали продолжаются бои, части 58 армии и миротворцы выдавливают противника из города», — затем: «Части 58 армии наконец-то деблокировали окруженных миротворцев и соединились с ними»…

Понятно, что освещение идущих с высокой динамикой боевых действий имеет много сложностей — но ведь такой стиль запутывает наблюдателя и снижает доверие к источнику. Не говоря о ситуациях, когда диктор с решительным лицом заявляет: «А вот срочная информация полученная нами несколько минут назад!» — и озвучивает текст, звучавший в эфире минимум несколько часов, а то — и с прошлого вечера.

Правильно, что показывают последствия саакашвиливских зверств — но нужно в позитиве показывать и отражение своих действий — причем в реальной динамике.

3.Представитель Генштаба на последнем брифинге заявил, что силы российской армии и силы вторгшихся боевиков, после осуществленного усиления примерно равны. Это что за операция по принуждению к миру с равными силами? Равными силами можно вести бой. Можно обороняться. Можно наступать. Но принудить к миру — то есть принудить к скорейшему прекращению военных действий нельзя. Можно в течении длительной войны — победить. Но нельзя собственно «принудить к миру» и скорейшим образом прекратить войну. Для этого нужна группировка, по своей мощи существенно превосходящая силы противника — чтобы подавить его сопротивление, заставить сдать оружие и капитулировать, то есть — лишить его всяких шансов на продолжение борьбы.

Почему в таком случае такая группировка не создана? Особенно с учетом того, что общая численность саакашвилевских боевиков не сводится к частям в зоне конфликта и составляет тридцать тысяч человек — и говорится о десятках тысяч резервистов?

Ну, и так далее.

На втором фронте Россия практически столкнулась с дипломатической и информационной агрессией взявших под свою защиту Саакашвили западных стран.

Заявления и предложения о «немедленном прекращении огня всеми сторонами и без всяких условий» — есть просто попытка спасти Саакашвили. Причем бесстыдная попытка. Что стоило сказать то же самое — но на первом заседании Совбеза и до того, как Россия ввела войска? А заодно, соответственно, отвести войска и восстановит статус-кво?

А теперь — какое статус-кво?

Бандит начал стрелять в мирных граждан. Они стали сопротивляться. Совбез молчит. Спрашивает: «А правда что там много мирных граждан убили? Много? Ну, как, просто много, или очень много? Давайте разберемся».

На помощь к пострадавшим приходит сосед, первым обративший внимание на буйство преступника, защищает жертву, начинает бой с бандитом. Тут Совбез говорит: «Не пойдет. Сосед сильнее и слишком сильно бьет морду бандиту. Брек, все по углам. А то, не дай бог, бандита побьют, а он так здорово говорит по-английски».

Как верно отметил Путин, поражает не цинизм, поражает его масштаб.

Что такое статус-кво? Как вернуть убийцу тысяч людей в состояние статус-кво? В состояние не убийцы?

Статус-кво в южноосетинском конфликте, это не только — саакашвиливские войска на своей стороны, осетинские — на своей, а российские войска — в России.

Статус-кво — это чтобы живы были те, кто убит, осетинские деревни — в том состоянии, в каком были до войны, Цхинвали — цел, а преступники — вновь стали не преступниками.

Разговор о статус-кво предполагает сделать убитых живыми, убийц — не убийцами, Цхинвал (Орджоникидзе, все же вернее) — вновь не разрушенным? Если нет — он дурацкий, лицемерный и пустой. Совбез ООН имеет штатных волшебников, которые способны это сделать?

И Россия не права, когда говорит, что для прекращения боевых действий достаточно отвода саакашвиливских боевиков и подписания соглашения о неприменении силы. Как потому, что этого, в любом случае мало: не говоря о том, что никаким документам подписанным нынешним тбилисским руководством в принципе нельзя доверять, так и потому, что подобное прекращение должно предполагать, кроме названного: а).выплату Грузией возмещения и на восстановление Цхинвали, и на возмещение ущерба жителям Осетии — как за утраченное имущество, так и за погибших родственников. В последнем случае — в размерах, предполагаемых цивилизованной международной практикой; и б). выдачу и арест лиц, виновных в военных преступлениях, убийствах мирных граждан и разрушении мирных объектов.

Вот это — минимум. Который можно выслушивать и обсуждать. Но которого тоже не достаточно.

Потому что речь идет не только о прекращении конфликта. Речь идет о создании такого положения вещей, при которых ничто подобное не станет возможным для построения.

А для того, чтобы подобное не повторилось, необходимо:

1. Отстранение Саакашвили и его окружения от власти и их предварительный, на время следствия, арест.

2. Разооружение, а в случае совершения ими военных преступлений — арест их боевиков.

3. Осуществление демилитаризации Грузии: ликвидация военной инфраструктуры саакашвиливских боевых отрядов и запрет, на определенное время, иметь вооруженные силы.

4. Десаакашвилизация Грузии: публичный трибунал над диктатором и его окружением, как и другими военными преступниками. И как верно сказал Михаил Леонтьев — ни Гаага, ни Страсбург здесь не причем, особенно после бесстыдства Совбеза, взявшего под защиту гитлеровский режим Саакашвили. Но этот трибунал действительно должен быть международным: в него должны войти представители, как минимум, правоохранительных структур России, Южной и Северной Осетии, Абхазии — но и представители грузинского народа, не запятнавшие себя сотрудничеством с диктатурой.

5. Осуществление демократизации Грузии, то есть устранение из ее политической жизни всего, что связано с периодом саакашвиливской диктатуры, освобождение политзаключенных, возвращение политэмигрантов, проведение под международным контролем, честных, свободных и демократических выборов — и также — референдума о будущем статусе Грузии.

Это должно быть четкой и оглашенной позицией России, одновременно с которой она должна дать четкую оценку позиции всех тех стран и международных структур, которые встали на путь поощрения саакашвиливской агрессии и его диктаторского режима.

И четко сказать, что Россия в этой ситуации не намерена соглашаться и прислушиваться к позиции Западных стран, не намерена признавать юрисдикцию Совбеза ООН по данному вопросу.

Без этого — очаг напряженности на Кавказе будет сохраняться. Без этого — любое прекращение огня, при любых формально подписанных обязательствах Саакашвили — окажется воспроизведением Мюнхена 38 года. Это окажется лишь передышкой, которая позволит Саакашвили лишь лучше подготовится и через некоторое время вновь, в иных условиях повторить агрессию — и так действовать, при поощрении внешних покровителей, до тех пор, пока она не удастся.

На третьем фронте сложилась ситуация, когда определенные политические силы, как так называемые правозащитники, так и, в общем-то, вполне уважаемая партия «Яблоко», некоторые общественные деятели и публицисты заняли позицию практически поддержки международной дипломатической и информационной агрессии против России. Да, в силу очевидности для граждан России картины военных преступлений Саакашвили, они не решаются открыто встать на его защиту и даже соглашаются с введением российских войск на территорию Закавказья.

Но, проговаривая это, тут же начинают требовать ограничить действие российских войск непосредственной территорией конфликта, Южной Осетии. По существу — это, с одной стороны принятие саакашвиливского режима под защиту, попытка не допустить его ликвидацию, представить его действия не тем, чем они являются — военным преступлением, — а некой шалостью, «ошибкой малыша», которого нужно остановить — но не нужно наказывать. То есть, сегодня, это есть прямое осуществление противодействия пресечению агрессии и принуждения, осуществивших нападение на Южную Осетию боевиков, к миру.

Одновременно — это есть полная солидарность с позицией стран, проявивших свою враждебность к России и взявших диктаторский режим под свою защиту. То есть — это полная солидарность с агрессией, осуществляемой на информационном и дипломатической поле против России со стороны союзников Саакашвили.

При всем уважении к нормам демократии и свободы слова, при признании их непреходящей ценности, все-таки, вызывает вопрос, может ли свобода слова доходить до того, чтобы допускать пропаганду, направленную против армии и политики государства в условиях ведения ими боевых действий?

Тем более, в условиях отражения неспровоцированной агрессии? По сути, — осуществление спецпропаганды, направленной на разложение общественного мнения и ведущих вооруженную борьбу войск?

Да, в политике и истории существует такой прием, как курс, в условиях ведения несправедливой войны, на поражение собственного правительства и его свержение. И бывает, что такой курс исторически и политически является оправданным.

Но, во всяком случае, когда его осуществляла в период с 1914 по 1917 год партия большевиков — она осуществляла его, сознательно пойдя на подпольные условия работы и молчаливо принимая как естественное, что подвергается за такую политику преследованиям.

Она прямо заявляла, что намерена свергнуть существующую власть — и уж, во всяком случае, не жаловалась на то, что правительство её за это карает.

Сегодня требовать ограничения действий российских войск исключительно зоной конфликта и не распространять их на территорию остальной Грузии — значит позволять с одной стороны, уйти от наказания виновных в военных преступлениях в Осетии, а с другой — постараться обеспечить Саакашвили возможность сохранить свой боевой потенциал, свою власть и повторить агрессию в новых условиях.

Тот, кто говорит сегодня о том, что российские войска должны остановится на границах Южной Осетии — тот сегодня готовит новую будущую агрессию Саакашвили.