РПЦ укрепляет веру в себя, спекулируя на героях войны

Русская Православная Церковь на правах носителя государственной идеологии не могла не высказаться по поводу Дня Победы. Да, исход войны, действительно, явился чудом, вот только понимание этого Чуда у РПЦ сопряжено с преодолением вины за большевистское богоборчество. С тем же успехом можно было бы говорить о справедливом возмездии за оное богоборчество в случае поражения в войне, только место Церковь занимала бы при других властях. Странным образом, тем не менее, православие в качестве доминирующей идеологии в Российской Империи, прекратило свое доминирование, потеряв и империю, и победу в Первой мировой, но обрело себя вновь по результатам Второй и холодной войн, где доминированием явно не обладало, но воспользовалось исключительно нравственным авторитетом.

Между тем, меня стал занимать вопрос, а чем сейчас на самом деле является религия, в т.ч. православие, в России и в мире.

Православие в СССР к началу перестройки в массовом сознании являло пример этакого выхода в мир иной. Календарики со святыми, продаваемые глухонемыми в поездах, запахи в храмах, изображения на иконах с какой-то иной реальностью. Но в стране уже была своя религия, для детей Дед Мороз, а для взрослых дедушка Ленин с научным коммунизмом, и православие было, в общем, ересью, наряду с магами и гадалками. Конечно, привилегированной ересью, в силу многовековой традиции и институциализированности. А потом все поперло, причем сразу – и батюшки в рясах, и Кашпировский с демонами сна, сектанты и буддисты, а также прочий «Восток». Астрологи на этом фоне смотрелись наиболее респектабельно. Еще радовали глаз бесчисленные проповедники из-за рубежа, несущие в массы идеи своего пластикового христианства для офисного планктона, который и не появился пока, но ему уже предложили опцию прочесть 50 страниц текста для тотального понимания всего сущего.

РПЦ, видя такое дело, начала где-то с середины 90-х со всем этим неоязычеством и ересью активно бороться, да и государство, в отсутствие идеологической основы, с радостью обнаружило наличие такого полезного инструмента с уже имеющейся инфраструктурой. К тому же, бандиты, освящавшие кровью добытые мерсы, к тому времени уже заматерели и были готовы вот-вот стать опорой государству. Общественная мораль также легко «вернулась к истокам», а упыри из госструктур послушно взяли в руки свечи. Традиция вроде как взяла верх, ну а куда ей было деваться в вакууме, конкуренты были все же слабее изначально.

Все было бы хорошо, но, именно в силу произошедшего автоматического замещения светской этической и идеологической традиции на религиозную эта, новая уже, традиция потеряла собственно религиозное содержание и незаметно стала просто необременительным и формальным элементом быта. Религиозное содержание, если и есть, скорее попадает в сферу «бог у меня в душе» или «бог в самой природе», но не находится в поле влияния традиционных конфессий. Специфика русского православия в том, что оно искусственно возвратилось в изрядно секуляризированную большевиками страну и заняло то место, которое господствующие религии в других странах заняли в результате плавного обезбоживания. Католицизм, да и протестантизм, стали просто уменьшающимся культурно-историческим отростком на теле Запада, на который больно смотреть.

Буддизм пережил настоящую катастрофу, превратившись в гламурную фишку после того как все голливудские звезды в него перешли. С исламом другая история – он варился в собственных дрязгах, пока нефть не стала геополитическим фактором. Востребованность экстремизма породила рост влияния традиционного, и, в большей степени, радикального мусульманства. Иудаизм вообще элитарен по определению, финансовая закулиса не столь многочисленна, а дети из хороших семей с малых лет привыкают к своей особенности и получают свою долю холокоста от сверстников, но религиозное тут вообще ни при чем. При всем различии культов и этических систем практически везде традиционные религии утратили собственно религиозную сферу, став явлениями из областей морали и геополитики. С геополитикой вопрос отдельный, а в этической сфере это практически означает, что свод принятых представлений о том, что хорошо и что плохо (сформировавшийся под влиянием разных культурно-исторических и религиозных, в том числе, факторов), поддерживается страхом божиим. Прямо скажем, весьма животное, т.е. скотское, обоснование для нравственного поведения. Хотя, возможно, я слишком хорошо думаю о людях, и с иной точки зрения только таким образом и можно поддерживать какое-то подобие общества, а не стада.

Культовая же сторона вопроса в современном мире выглядит несуразно и скорее подходит богемным фрикам, чем массам. Но постмодернизм проник в массы и заставляет офисных клерков, учителей, торговцев и авиадиспетчеров резать баранов, стоять всю ночь в очереди за счастьем, жечь ведьм на кострах, ритуально совокупляться, строить храм и думать о вечном одновременно, чтобы завтра вернуться к своим прямым обязанностям. Впрочем, всегда, наверное, так и было, религиозных гениев с горящими глазами единицы. Кто-то над всем этим цинично шутит. Их называют циниками, вполне справедливо.

Кому-то смешно от Деда Мороза, но над ним смеяться можно, поэтому цинизма здесь нет. И постмодернизма тоже нет. Может быть потому, что он дарит и не требует ничего. Мне кажется, это самая светлая и искренняя вера, не требующая схоластики и талмудистики, Новый год. Кстати, самое дикое и массовое язычество, и никто с ним не борется, понимают, что без толку.

А еще у нас есть День Победы, и многие помнят, что сражались люди все-таки не за Христа, и не за Сталина (хотя за него, быть может, и в большей мере), а за Родину. И РПЦ, быть может, лучше ограничиться поминовением убиенных, а не укреплять свою вероучительную доктрину на их костях.

ОПРОС: Что означает для вас Георгиевская ленточка?