Наконец-таки может прийти конец спорам о том, кого считать средним классом, а кого нет. Социологи признали, что границы этого понятия в России размыты настолько, что западные мерки к нам почти не подходят и нужно придумывать свою шкалу. Так и возник феномен «удвоенного среднего класса»: получилось, что в России мирно сосуществуют и средний класс «европейского качества» (меньшинство), и собственно русский средний класс (большинство). Непроницаемой границы между ними нет, но зато есть целый ряд мировоззренческих и социальных отличий. Два недавних исследования — Левада-центра «Средний класс в России» и Института социологии РАН «Малообеспеченные в России» — добавили несколько существенных черт обеим группам «середняков». Эти черты «Огонек» и обсудил в беседе с Борисом ДУБИНЫМ (Левада-центр) и Леонтием БЫЗОВЫМ (Институт социологии РАН). Средний класс — понятие импортированное. На Западе у него есть целый ряд существенных признаков. Какие из них работают применительно к нашему среднему классу, а какие нет?
Дубин: Если соблюдать все критерии отнесения к среднему классу, которые существуют на Западе, получится, что в России таких людей очень мало. В нашем исследовании — это 3—5 процентов. Хотя требования к опрошенным предъявлялись, по европейским понятиям, вполне умеренные: доход в 800—1500 евро, высшее образование, проживание в крупном городе, молодость. И вот мы определяем группу людей, которые соответствуют всем параметрам. Вроде бы можно было сказать, что это и есть наш средний класс. Но тут возникает проблема: одна из важнейших черт среднего класса в развитых обществах — это то, что он самая многочисленная социальная группа. И по этому критерию наши отобранные не подходят явно. Получается замкнутый круг: те, кто формально относятся к среднему классу, слишком малочисленны, чтобы им быть. Поэтому с полным основанием я бы не стал называть наших опрошенных средним классом, могу предложить более длинное определение: высокодоходные и высокообразованные жители крупных городов, которые добились существенного экономического успеха и относительно высокого социального статуса.
Бызов: С четкими критериями действительно возникают проблемы. Есть, правда, еще один хороший способ определить границы среднего класса — это посмотреть на то, как люди сами себя оценивают, то есть на социально-психологический критерий. И здесь получается, что в большей или меньшей степени чуть ли не 55 процентов россиян считают себя представителями среднего класса или надеются в ближайшее время в него войти. У этих людей разный уровень доходов, но есть общее ощущение стабильности: они, скажем, могут взять кредит, накопить на летний отдых за границей, они уверены в том, что не потеряют работу, а если потеряют, то найдут равноценную. Эта стабильность ведет к целому ряду важных социально-психологических черт. Средний класс для России по материальным оценкам ниже, чем на Западе (по крайней мере, чем на «старом Западе»), но по социально-психологическим ему очень близок. Этот класс, собственно, и является опорой общества.
Получается как бы два средних класса: один «европейский», другой — специфически «российский»?
Бызов: У нас существует то, что я называю «срединный слой» — в него входят как «люди успеха» (будь то бизнесмены или госслужащие), так и люди массовых профессий: врачи, учителя, преподаватели, водители, квалифицированные рабочие. Они как раз и составляют большую часть из тех 55 процентов, которые в той или иной степени формируют средний класс, но в то же время их ценности и настроения до конца не идентичны настроениям западного среднего класса. В этом смысле можно согласиться и с вашей терминологией. Эти люди в массе своей то, что мы называем обывателями: средние во всех смыслах этого слова. Средние и запросы, и представления обо всем, и ценности.
Дубин: Следует признать, что наша «середина» и западный средний класс — не одно и то же. Они оба составляют социальное большинство, но ценности-то у них разные. Представителей по-настоящему западного среднего класса в России очень немного. В свое время еще Юрий Александрович Левада, наш директор и лидер отечественной социологии, говорил, что в России на ближайшее время вряд ли предвидится средний класс, а вот средний человек непременно себя проявит. Это мы и видим сегодня: специфически российский средний класс — это, собственно, «срединный человек», который всегда присоединяется к большинству и адаптируется к существующему порядку. Наши люди в массе действительно, оправданно это или не оправданно, но часто относят себя к середине общества, и здесь сказывается еще ряд психологических и культурных особенностей россиян. Скажем, в системе наших самоидентификаций очень развит принижающий механизм: из-за этого даже богатый человек вполне может называть себя «середнячком», чтобы не слишком выделяться на общем фоне. С другой стороны, стыдно и быть ниже середины — так бедные и малообеспеченные тоже попадают в «срединные люди». Но все это сборное общество вряд ли можно охарактеризовать термином «средний класс», во всяком случае так, как его понимают на Западе.
И какие же главные отличия наших «срединных людей» от западного среднего класса?
Бызов: Если не брать общих соображений об уровне дохода, качестве жизни, то принципиальное отличие — это отстраненность от политики. Там, где демократия развивается долго и стабильно, основная масса людей не замыкается в своем локальном мире так, как у нас. У нас же еще в 90-е годы возникла неизживная черта: все как-то согласились, что люди сами по себе, а политика сама по себе. И поэтому нет ощущения своей страны как чего-то целостного, к тебе причастного: оно появляется только виртуально, например, когда мы болеем за свою сборную по футболу. Но потом все снова забывается, и общество — именно «срединные люди» — погружается в глубокую социальную апатию. Получается, что наш средний класс—это пассивный участник политических процессов, тогда как на Западе именно он выбирает себе губернаторов, сенаторов и прочее. В общем-то мы пожинаем плоды того, что еще в конце 80-х—начале 90-х не поддержали в обществе вдруг проявившуюся политическую активность. Людей из политики выгнали — они стали жить сами по себе. А теперь вот мы столкнулись с проблемой: как сформировать здоровый средний класс. Нужно понимать, что эта проблема имеет гораздо более глубокие корни, чем просто экономический уровень жизни населения.
Но в России же есть те 3—5 процентов среднего класса «европейского качества». Наверное, им-то уж западная система ценностей должна быть понятна и близка.
Дубин: Вне всякого сомнения, это наиболее европеизированная часть нашего общества. 44 процента из них, например, хотя бы раз в год бывают на отдыхе за рубежом, 85 процентов активно пользуются интернетом, они все знают хотя бы один иностранный язык. У них картина мира шире, чем у среднего человека, и это проявляется буквально во всем. Например, они не привязаны так к телевизору, как большинство россиян, а могут получать информацию из альтернативных источников — из того же интернета. Все это влияет на мировоззрение. Однако отголоски традиционно российских представлений и в особенности советских все-таки дают о себе знать и в этой прослойке. Последние семь-восемь лет с помощью СМИ шло активное включение советских ценностей в повседневный обиход: теперь можно сказать, что они стали элементом общего языка, а не так, как было в 90-х, — языком сторонников одной коммунистической партии. Поэтому логично, что их восприняли и европеизированные представители среднего класса. Они, например, считают, что Запад в целом недоброжелательно относится к России, что хотя коррупция — это зло, но в ней приходится участвовать, потому что иначе не решить своих проблем. Здесь сказывается так называемое лукавство советского человека. Хотя, конечно, постепенно идет усвоение символов западной цивилизации: в Москве чуть быстрее, в периферийных городах медленнее, но тем не менее тоже идет. Не случайно, например, что в этой группе населения гораздо более скептическое отношение к установившейся в стране стабильности, чем в целом по России. Часть опрошенных задумывается об отъезде за рубеж для себя или своих детей, потому что не видят возможности полной самореализации на родине. Это ведь чуть ли не первое поколение, добившееся успехов в новой России, и для них характерны все комплексы только что вырвавшихся, в частности, они не уверены в своем положении. Но хорошо уже то, что они способны критически оценивать ситуацию и действия правительства: например, многие отмечали, что борьба с коррупцией принесла прямо противоположные результаты — взяточники, испугавшись скорого оскудения доходов, стали брать «впрок». Подытоживая, можно сказать, что наш так называемый средний класс сегодня — это дети промежутка и во времени, и в пространстве: они только начали свой путь.
Бызов: Я все-таки полагаю, что нет кардинальных отличий нашего общества от европейского. Действительно, средний класс в России не такой, как на Западе. Но дело в элементарном историческом запаздывании: приблизительно таким же, как сейчас у нас, западное общество было несколько десятилетий назад, когда постиндустриальная система отношений еще только формировалась. И пусть даже наши «середняки» недолюбливают Запад с политической точки зрения, но когда речь заходит о бытовых моментах, они придерживаются западных ценностей. Они все дети массового потребления, и их судьба — лишиться индивидуальных, в том числе и национальных, отличий.
«Дети потребления», «обыватели» — не лестные оценки, если говорить о культурном уровне представителей среднего класса как европеизированных, так и российских. Что у «середняков» с ценностями?
Бызов: В ценностном плане опасение вызывает то, что наш средний класс очень молод, он вырос после дефолтовских времен. Это поколение активных и в целом более успешных, чем их родители, людей. Но в то же время у него нет устойчивых культурных традиций, ему никто не привил любовь к культурному времяпрепровождению. На Западе, скажем, нравится не нравится, а люди ходят на концерты, в театры, оперу. Пусть это дань статусу, традиции, но это хорошая дань. У нас же эта привычка быть в центре культурной жизни еще не выработалась в полной мере.
Дубин: Есть качественная разница в культурных предпочтениях у среднего класса и «срединных людей». Это можно показать на простом примере: если «срединный человек» будет читать по преимуществу бульварную литературу в мягких обложках, то представитель среднего класса отдаст предпочтение глянцу. Если вы замечали, то в некоторых книжных даже появились специальные полки, где книги поделены по принципу: «рекомендует такой-то журнал», «рекомендует такое-то издание». Вот это и есть круг чтения представителей среднего класса, формируемый по преимуществу женской его половиной. Но несмотря на преобладание глянца, нельзя сказать, чтобы эта часть общества была малокультурной, на общем фоне она даже выделяется в лучшую сторону. Например, 14 процентов наших опрошенных имеют большие библиотеки, свыше 500 книг, тогда как в целом по стране таких людей не больше 4—6 процентов.
Насколько проницаемы границы между двумя слоями среднего класса? Действуют ли в этой группе социальные лифты?
Бызов: Люди середины постепенно сбиваются в кучу — это сегодняшний факт. Разрывы между верхним и низшим средним классом — и в доходах, и в мировоззрении — все больше и больше сокращаются, и, само собой, эта прослойка становится достаточно устойчивой общностью. У нас очень популярно мнение, что в России растет разница в доходах между богатыми и бедными, но почему-то никто не вспоминает, что при этом у нас очень мало по-настоящему богатых и по-настоящему бедных. Богатых много для журнала «Форбс», но статистически их мало, не более 2—3 процентов, да и 8—10 процентов по-настоящему бедных сегодня — это совсем не то, что 35—40 процентов 10 лет назад. Так что эти экстремумы общества не должны быть показателем. Зато как раз срединные слои — показатель. И у них доходы все больше уравниваются: сегодня квалифицированный преподаватель — это уже не тот, кто живет на 3 тысячи рублей и подрабатывает челноком. При любом раскладе он свои 15—20 тысяч рублей заработает и сможет обеспечить себе нормальную жизнь. Кроме того, люди начинают ощущать и мировоззренческую общность, если судить по ответам респондентов в наших фокус-группах. В этой прослойке больше не встретишься с ситуацией, когда справедливость для одних — это все отнять и поделить, а для других — забыть о нуждах большинства населения. Все в целом стало похоже.
Дубин: Можно сказать, что люди чувствуют нечто вроде общего усреднения. Даже наши обеспеченные опрошенные больше не считают себя особым классом людей с нетипично высокими доходами, как это было еще семь-восемь лет назад. Иначе говоря, они чувствуют, что стирается непреодолимая грань между тем, как они живут и как живет средний человек.
Значит, средний класс может стать социальным ориентиром, на который будут равняться менее обеспеченные слои?
Дубин: Хотелось збы надеяться, что группа опрошенных нами успешных людей сможет задать некоторое направление в культурной и социальной динамике. Ведь средний класс в цивилизованном обществе — это результат соглашения основных социальных групп, что такой уровень дохода, такое положение в обществе и такие потребительские запросы являются средними, то есть нормальными для большинства населения. Вроде бы это общее согласие постепенно появляется. Другое дело, что процесс отягощает историческая память: российский средний класс постоянно чувствует, что при малейшем изменении политической и экономической конъюнктуры может потерять все свои приобретения. Не случайно большинство наших опрошенных не верит, что их права будут защищаться в суде. Им необходимо больше гарантий собственной защищенности, и тогда они, несомненно, будут заинтересованы в роли главного социального ориентира.