Кроме Нидерландов, Бельгии, американского штата Орегон и ещё одного штата Австралии, эвтаназия запрещена во всём цивилизованном мире. И дело, разумеется, не только в том, что эвтаназия – «лёгкая смерть», была одной из программ нацистского рейха. Безусловная ценность любой человеческой жизни является нормой и основой любого развитого государства. И никто, ни по каким основаниям не вправе убивать другого, даже из гуманных соображений. Но, насколько подобные соображения гуманны?

Закон рассматривает два вида эвтаназии: активную и пассивную. В первом случае, решение о добровольном уходе из жизни принимается самим пациентом. От врача, или от «доброжелателя» больной получает только средства для реализации своих намерений. Джек Кеворкян, американский «доктор-смерть» получил 25 лет за содействие в совершении самоубийства 130 пациентов. Собственно, у него всё было поставлено на поток, и даже предусматривалось отключение системы введения смертельного препарата на тот случай, если пациент «вдруг» одумается и захочет вернуться назад, в больничную койку. Что касается «доброжелателей», то где и у кого их нет? Три года назад один из судов ростовской области признал виновными в убийстве двух девочек-подростков, которые за скромную сумму «помогли» парализованной соседки уйти из жизни. Правда помощницы оплошали, и вместо умелого внутривенного введения смертельного препарата, задушили свою парализованную соседку веревкой. Ну, как говорится, с кем не бывает! В Германии и Швейцарии власти ничего не имеют против таких «доброжелателей», но только в том случае, если милосердные убийцы не преследуют никаких выгод.

Вернёмся к гуманизму убийц. В самом деле, если говорить об активной эвтаназии, то, кто вправе запрещать человеку самому принимать роковые решения? Особенно в тех случаях, когда бессилие медицины очевидно. Разве «пожизненное» существование на больничной койке – гуманная перспектива? Прибавьте к этому ещё и невозможность ухаживать за собой и в любых мелочах зависеть от сиделки и родственников. Допустим, можно пенять родственникам, – мол, вы должны «нести свой крест», выполнять свой «земной долг», но что сказать самому неизлечимо больному человеку? Конечно, современная медицина располагает арсеналом средств, например… морфием и способна «облегчать» страдания, например, онкологических больных. Одновременно разрушая сознание и психику пациента, – наркотик не перестает быть наркотиком. То есть, содействуя… сокращению жизни пациента, но уже «гуманным» способом.

Один юноша, в ответ на мои рассуждения об увеличении продолжительности и ценности любой жизни воскликнул: «Моя бабушка прожила 100 лет, но последние 20 лет жизни не поднималась с постели – инсульт. На фига мне такая фишка?!», – сказал паренёк и затянулся «Мальборо», – «лучше бы мне, не дай бог – такой случай, дали бы возможность умереть сразу!». Конечно, в 19 лет рассуждать о возможности самоубийства это совсем не то, чем помышлять об этом, будучи прикованным к койке в 80-летнем возрасте. Но, положа руку на сердце, – вы бы согласились сами с такой перспективой – 20 лет постельного режима плюс все физиологические отправления «под себя»? Лично я – нет. Но я не могу, в соответствии с действующим законодательством принимать решение о добровольном уходе из жизни. Гуманизм? Похоже, что гуманизм. Но, только похоже.

Вернёмся к случаю итальянца, который просит прекратить страдания своей дочери, парализованной уже 16 лет. Очевидно, что он обращается в суд, пройдя все круги медицинского ада, – за такой срок проведено немало консультаций, осмотров; применялись десятки способов лечения. Выхода – нет. Для его дочери нет никакого выхода, кроме бесконечных страданий. Его мучения для суда и современного гуманизма не в счёт. Теперь спросите себя… Даже не знаю, как сформулировать вопрос. Где же проходят границы человеческого в нашем мире? Чтобы помочь с ответом, приведу ещё один – уже хрестоматийный пример.

28-летний отец, угрожая винчестером, ворвался на территорию госпиталя в одном из графств Великобритании. Он прошёл в палату интенсивной терапии, где находился его 6-летний сын и сам отключил своего навсегда парализованного ребёнка от аппаратов искусственного поддержания жизни. С сыном на руках он выбежал в центральный парк госпиталя, – никто не мог приблизиться к нему – было очевидно, что он без промедлений нажмет на курок и остановит любого. Парень дождался того мгновения, когда сердце его сына перестало биться и… застрелился сам с мёртвым ребенком на руках…

Где границы человеческого, и в чём заключается современный гуманизм? Может быть в том, что в России от врачебных ошибок умирает ежегодно 50 тысяч человек, – об этом сообщает «Лига защиты пациентов». От ошибок ли умирают пациенты, или мы здесь сталкиваемся со случаями «пассивной эвтаназии», когда больные не могут принять адекватного решения, или просто не хотят даже думать об этом? Зато могут думать врачи – койко-место в стационаре недешёвое, да и другие пациенты на очереди, – зачем поддерживать «на плаву» больного, когда и так ясно, что уже ничто не поможет человеку? А знакомы ли вам случаи, когда медицина предлагает забрать вашего родственника из палаты домой – умирать? Мы, мол, бессильны, – пусть уж лучше в кругу семьи умирает себе спокойно. А случаи, когда предлагают забрать неизлечимо больного из… хосписа незнакомы? Ответьте, положа руку на сердце.

И опять поднимаются споры о праве медицины и закона принимать решения об убийстве «из милосердия». Но, если врачебные ошибки нередки, кто даст гарантию, что в случае принятия сознательного решения больного о добровольном уходе из жизни, в заключения медиков не вкралась очередная ошибка?

Современные общества вплотную подошли к той черте, когда необходимо радикально пересмотреть наши с вами представления о гуманности и границах человеческого. Случаи, когда сами президенты стран вынуждены принимать решения по поводу права человека на добровольную, лёгкую смерть давно не редкость. Но, никакие высшие силы и власти не смогут решить за нас с вами вопросы, с которыми мы сталкиваемся ежедневно.

Австралийский профессор биоэтики Питер Зингер давно выступает за пересмотр наших представлений о жизни и смерти, называя традиционное представление о гуманизме и сострадании лицемерием. И у него немало сторонников и почитателей. И среди медиков, и среди непрофессионалов. И, судя по тому, как развиваются события, недалёк тот день, когда правдами и неправдами «право-на-смерть» станет законным, гуманным правом любого человека. А, значит, вопросы биоэтики, гуманности эвтаназии станут привычными вопросами и проблемами каждого из нас. Я подчёркиваю – каждого. Ведь право на смерть для одного человека – это ответственность всего общества, всей системы здравоохранения, всей системы социальной безопасности общества за такие решения отдельных граждан.

Опять же, положа руку на сердце, признаюсь, – своего решения по-поводу эвтаназии у меня нет. Да, я признаю «право на смерть» правом любого человека. Но, одно маленькое «но». В той же книге Питера Зингера приводится один любопытный пример. На международном конгрессе по детской хирургии в Австралии именитые врачи со всего мира принялись обсуждать, в том числе, и проблемы эвтаназии. Точнее, – один простой вопрос.

Есть новорождённые с необратимым нарушением внутриутробного развития – анэнцефалы. У них отсутствует кора головного мозга, хотя внешне, они такие же, как и любые другие младенцы – улыбаются, морщатся, чихают. Но они нежизнеспособны, – в любом случае, поддерживать их существование очень трудно, да и…зачем? Никакая сознательная деятельность для них невозможна, – общаться, читать, писать, рисовать, как обычные дети они не будут никогда. Кстати, в России таких детей рождается 3 на тысячу. Вопрос, который обсуждали на международном конгрессе в Австралии был предельно прост: можно ли из гуманных соображений «убивать» этих детей и использовать… их жизненно важные органы для нужд трансплантологии (в детской трансплантологии дефицит органов очень высок)?

Главный врач австралийского госпиталя, один из организаторов конгресса, предложил всем участникам сделать перерыв и пройти с ним, в палату интенсивной терапии госпиталя. Там находились два мальчика – один анэнцефал, а другой – обычный ребенок, но с врождённым пороком сердца. Ему нужна была срочная операция, и сердце анэнцефала подходило по всем медицинским параметрам.

«Вот, коллеги, перед вами тот самый анэнцефал, – видите, он морщится и даже улыбается. А вот – мальчик, который погибнет, если мы не проведём операции по пересадке сердца. Если операция будет успешной, этот ребенок окончит школу, колледж, станет юристом или врачом. У него будет семья, дети, внуки. А вот этот ребенок – анэнцефал. У него нет никакого будущего. Вы сейчас в зале жестоко дискутировали о том, возможно ли использовать органы анэнцефалов для нужд детской трансплантологии. Вот вам прекрасный случай проверить ваши доводы на практике. Кто из присутствующих готов прямо сейчас, не сходя с этого места подписать заключение о бесперспективности искусственного поддержания жизни вот этого ребёнка-анэцефала, для того, чтобы пересадить его сердце вот этому ребенку? Они оба перед вами».

Ну, что медики! Это же не их право, – принимать такие решения. Конечно же, они вернулись в зал конгресса продолжать дискуссию. А Питер Зингер получил прекрасный материал для новой главы своей книги, о радикальном пересмотре традиционных представлений о гуманизме и праве человека на смерть.
Я бы тоже вернулся в зал. А вы?