В статье Стаса Маркелова «Патриотизм как диагноз» дано исчерпывающе точное описание внешних признаков и проявлений такого противоречивого социального явления, как патриотизм. Но в то же время, как справедливо замечено в некоторых комментариях на статью, не вскрыта его классово-историческая суть. Поэтому, продолжая и обобщая тему убитого властью товарища, считаю важным отметить, что: Патриотизм по своей природе – это разновидность религии (именно религии, т.к. он основывается на слепой вере, а не на разуме, тем более здравом, т.е. критическом-научном) – религии, культом которой является власть-государство.
Как и у всякой религии, истоки патриотизма уходят в коллективное бессознательное доклассового общества, в котором почитание Природы, или Родины-Матери, было основным условием получения жизненной энергии, необходимой для выживания человеческого рода. Любовь человека к своей земле, сфере обитания, была столь же свободной и естественной, как и любовь между полами. Это отношение любви, как и наши остальные базовые отношения, формировалось в самый длительный исторический период, период первобытного коммунизма, и стало частью нашего архетипа сознания.
С появлением классового общества и его аппарата принуждения, государства, свободные и естественные отношения любви, разумеется, исчезли, как между полами, так и между человеком и Природой. Точнее, они трансформировались, приняв другую форму, далеко не свободную и оттого противоестественную до извращённости (по крайней мере в духовном плане). Например, отношения любви между человеком и Природой, существовавшие в доклассовый период, с появлением государства приняли садомазохистскую, если не латентно «содомическую», форму, известную как «патриотизм» – любовь к стране-государству как источнику силы и насилия.
Как только эта «содомическая» любовь обрела свои традиции и ритуалы (говорить о них противно, да и дорогим россиянам, гражданам современного Содома и Гоморры, они все достаточно хорошо известны), так сразу это извращение человеческого сознания превратилось в разновидность религии, со своими легковерными адептами, патриотами, и их содомическими ритуалами – «играми патриотов». В условиях классового государственного гнёта патриотизм, как и любая государственно спонсируемая религия, выполняет роль «опиума для народа», которым класс угнетателей дурманит мозги угнетаемых, требуя всё большего числа кровавых жертв на алтарь своего Молоха-государства.
Носителем и питательной средой патриотизма, как и всякой государственной религии, является деклассированный элемент – обыватель. Не имея собственного классового сознания, он реагирует на гипнотическую власть государства, как лягушка на удава: противно и страшно, но в пасть ему всё-таки лезет. Ну, если не лезет, то, по крайней мере, занимает соответствующую позицию, выражающую своим голым задранным задом свою полную готовность, благонадёжность и благонамеренность – приём, который человек, называющий себя царём природы, унаследовал от животного мира, в частности от своих предков-приматов, где почитание силы – основной закон существования, а изнасилование – лишь ритуал её, этой силы, поддержания.
В условиях социального кризиса, когда, как сейчас, стремительно исчезают целые классы, не говоря уже о прослойках, религия патриотизма (как, впрочем, и любое мракобесие) становится особенно популярной и воинствующей – правда, до тех пор, пока классовое противостояние не перейдёт в вооружённый классовый конфликт, гражданскую войну. Тут воинственность этих пи-, пардон, патриотов мигом улетучивается (что-то не припомню, например, ни одного черносотенца – героя гражданской войны), поскольку патриот-обыватель по природе своей не воин за свободу – она ему до известного места; он, в лучшем случае, солдат «За Бога, Царя и Отечество», в худшем (когда с богом, царём и отечеством облом-с) – обычный мародёр – герой нашего смутного времени, в котором, как справедливо отметил Стас, что ни вор или бандит, то и патриот.
Впрочем, не только классовые, но и гражданские баталии для патриота занятие антигосударственное, а стало быть, богопротивное – не зря они так ненавидят правозащитников и прочих «продажных либерастов-дерьмократов», мутящих воду, когда «не время», когда «родина в опасности». Максимум, на что патриот способен, потеряв рассудок от страсти верноподданничества к в конец затрахавшему его во все дырки государству, – это бунт на коленях как крайняя форма поклонения Идолищу – после которого он тут же подаст «куда следоват» полный список его участников, не забыв включить и себя самого. Ибо патриот – это не бунтарь, патриот – это провокатор.
Золотое время патриота приходит, когда революционный класс, омыв себя и противника кровью, завоюет власть и станет классом правящим. Вот тогда он, патриот, бежит сломя голову «записываться в комиссары», приносить присягу на верность новой власти (какой бы она ни была, главное – чтобы была!): после гражданской резни, вакансии для этих скалозубов как раз открыты, и времени терять нельзя. Захватив позиции во власти (управление, силовые, охранные структуры), они, патриоты, тут же начинают окапываться, создавать культ Власти в противовес революционному культу Свободы, Равенства и Братства, который их стараниями постепенно превращается в подрывной и антигосударственный, а его сторонники, идеалисты- революционеры, провозглашаются врагами народа – со всеми вытекающими отсюда следствиями и последствиями.
Так революция, победив, как она по своему простодушию считает, своего главного (т.е. внешнего) врага – исторически отживший класс-паразит, оказывается поверженной своим извечным тайным противником, внутренним паразитом – деклассированным обывателем, объединённым в собственный «класс», «класс патриотов». Класс – провокатор, реакционный как по своей социальной сути, так и по своей исторической роли. Класс – союз с которым для революционеров всегда заканчивался плачевно: сначала ползучей контрреволюцией, а потом и открытым фашизмом. Именно поэтому никакие совместные «игры» с патриотами невозможны: революционеры, как говорится – налево, патриоты – направо. Всё остальное, господа-товарищи, от лукавого – о чём и пытался сказать перед смертью Стас Маркелов.
А. Шкарубо