Дмитрий Юрьев об оформившейся и отделившейся от общества партии. Их называют либералами.
Некоторые из них с этим согласны, некоторые — нет. Некоторые из называющих считают это слово плохим.
Сами они (с одним важным уточнением) некоторое время назад называли себя демократами. Еще раньше — но и позже, и сейчас — интеллигенцией. Раньше тихо и вразнобой, а теперь громко и хором — и чем дальше, тем громче — приличными людьми. Нормальными людьми. Единственными приличными и нормальными людьми в этой несчастной стране.
Теперь важное уточнение. Не так давно, лет семь-десять назад, их (вот чтобы так определенно, четко и однозначно) попросту не было. То есть были самые разные, плохие и хорошие, умные и не очень, консерваторы и — да — либералы, но — каждый в отдельности, кое-кто иногда — вместе, но… А теперь это именно что они. И их называют либералами.
Да, либералами и даже демократами они, наверное, были. Более того, они были в нашей стране мэйнстримом. С тех пор, как на рубеже 90-х в России победила идеология «шестидесятников» — идеология, замешанная на Стругацких и Булгакове, подпевавшая Высоцкому и Окуджаве, идеология тех, кто без иронии называл себя, вслед за Леонидом Парфеновым, «детьми XX съезда». И более чем двадцать следующих лет эта идеология, сначала «демократическая», потом «либеральная» господствовала в СМИ, определяла экономическую политику Правительства, задавала жизненные стандарты. Почти двадцать лет, особенно не заморачиваясь, страна прожила если не под властью, то под морально-психологическим контролем «либеральной» интеллигенции.
Все эти годы — и лихие 90-е, и гламурные нулевые — Россия, так или иначе, продолжала свой путь в Европу через проломленное 300 лет назад окно. Вот только не срослось. И все попытки России преодолеть окно и стать на Западе «своей» окончились железной поступью стальных батальонов глобальной демократической революции — в розовой ли Грузии, в тюльпановой ли Кригизии, на оранжевой ли Украине. Сначала постепенно, а потом все стремительнее и лавинообразнее, на Россию обрушился дивный холодный мир XXI века, обернувшийся попыткой зимнего украинского блицкрига 2014 г. и настоящей войной — войной, несомненно, гражданской, хотя и разворачивается она на территории, разделенной новоделом госграницы образца 1991 г.
И по мере того как лавина неслась вниз по склону времени, по мере того как «общечеловеческие ценности» все более ясно представали в своем истинном качестве как лживая оккупационная мифология, по мере того как утрачивалось еще вчера казавшееся вечным ощущение власти над умами, чувствами и жизненными стандартами страны, интеллигенция менялась. Менялась необратимо, качественно.
Потому что никогда раньше — ни при разнообразных царских режимах, ни при кровавом Сталине, ни при застойном Брежневе — никогда интеллигенцию в целом нельзя было назвать «они». И я здесь не о том, что «интеллигенция» была хорошей, а не была плохой. Просто она не была партией. Кстати, лет восемь назад один очень интеллигентный, умный и уважаемый человек нашел, отвечая на мой вопрос, такие точные слова: «Интеллигенция перестает быть интеллигенцией, когда становится партией». На днях этот замечательный человек отвечал не на мой вопрос — случайно увидел его ответ «на просторах интернетов»… Отвечал он абсолютно точными, партийными, единственно верными словами.
…Мы можем долго спорить, что случилось. Сегодня, вчера, позавчера, восемь лет назад. Мы можем задавать жесткие вопросы тем вроде бы разумным людям, кто формировал грубую, иногда глупую политику власти в отношении интеллигенции. Мы можем рассуждать о том, что власть предпочла вытаптывать интеллектуальную поляну вместо того, чтобы обильно засадить ее другими, не такими сорными семенами. Но чего мы не можем сделать, так это забыть: бывало намного хуже. Гораздо страшнее. Безысходнее. И все равно думающие люди России сохраняли в целом способность к сомнению, к сопереживанию, к жертвенности. К тому, чтобы быть со своим народом «там, где мой народ, к несчастью, был» (слова женщины, у которой одного мужа убили, а сына и второго мужа бросили в лагеря, женщины, которая сказала и так: «Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет»). Чтобы не поворачивать штыки против своих, пусть чудовищных, несправедливых и жестоких, но своих правителей, потому что нужно было защищать Родину от тех, кто пришел её уничтожить совсем и навсегда.
А сегодня все совсем по-другому. В исступлении и ожесточении от утраты, казалось бы, навсегда обеспеченного интеллектуального лидерства в «дискурсе и гламуре», в обиде на власть и народ, бездарно упустив колоссальные возможности и выпустив из рук все рычаги и нити, самопровозглашенные «единственные приличные люди России» выпали в осадок. Совершили фазовый переход. И сообщество разных обвально сложилось в строй одинаковых — связанных одной злобой и скованных одной местью. Связанных и скованных гораздо сильнее, чем противостоящие им немногочисленные «инакомыслящие».
И сегодня их называют не только либералами. Их клеймят «национал-предателями», просто предателями, наймитами Госдепа и бандерофашистами. Делают это часто люди неумные, неприятные. Хотя некоторые умные и приятные люди тоже не могут сдержаться. Почему? Да потому что они — есть. И их многое объясняет. Давайте попробуем объяснить и мы. Именно объяснить. Как можно более сухо и наглядно.
Они безвозвратно зациклились на Путине. Они его боятся и ненавидят, они приписывают ему сверхъестественные масштабы, демонизируют его. Они не способны услышать в аргументах оппонентов ничего, кроме того, что те «за Путина». Такого «путиноцентризма» и близко нет у лоялистов и антилибералов, особенно в последнее время. То есть они — мономаны, люди-триггеры, утратившие главное свойство интеллигенции: способность и стремление к осмыслению «цветущей сложности».
Но если Путин для них — воплощение вселенского зла, то те, кто «за Путина» — олицетворение ничтожества и глупости. А если более точно — то стержнем их мировосприятия стали в последнее время расизм и сегрегация. Тема ущербности народа-«крымнашиста», голосующего за Путина, ущербности русского цивилизационного пути, ошибочности и неприемлемости самой мысли про наличие этого «пути» — это сегодня не просто мейнстрим, это сегодня своего рода необходимое условие рукопожатности, опознавательный сигнал системы «свой-чужой».
Аналогичным образом трансформировалось и отношение к Западу. «Западничество» значительной части русской интеллигенции было самым разным — от чаадаевской тоски до жесткой критики позднего Герцена — но никогда оно не позволяло себе опуститься до смердяковского «Я всю Россию ненавижу… Хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с». Сегодняшняя «аллилуйя» в адрес Запада, от откровенной смердяковщины Невзорова до куда более тонкой лирики трепетных любителей хамона и милосердия, это не цивилизационный выбор. Это просто выбор, когда своя страна воспринимается как враг, а Запад — как сила, которая этого врага победит. Еще раз — ни большевики с их «повернем штыки», ни советские диссиденты — никто не видел в Западе «своих». «Своей» была своя страна, в которой была неправильная власть, и хотелось использовать силу Запада для свержения этой власти и заменой ее на другую, правильную. А не для того, чтобы сдать свою страну интервентам и оккупантам. Потому что это называется уже не диссидентство и не революция, а коллаборационизм.
Кстати, про «необходимое условие». Они отличаются в последнее время поразительным единомыслием. Перечни политических претензий, точные формулировки и сложносочиненные оценки по вопросам, на которые как минимум нет однозначных ответов, а еще — отказ отвечать на те вопросы и слышать те свидетельства, которые не вписываются в «единомысленную» картину мира — всё это удивительно тоталитарно. Истерику вызывают любые «шаг влево-шаг вправо» со стороны признанных своих (будь то искренний и точный и вчера еще любимый всеми Гришковец, будь то почитаемая с детства Юнна Мориц). Есть такое понятие — «срыв шаблона». Здесь что-то прямо противоположное — «прирастание шаблона», который теперь не сорвать никакими силами. И еще, чем дальше, тем меньше оказываются способны они к элементарному мышлению, рассуждению, анализу. «Россия — это империя. Империя — это плохо. Свобода — это хорошо. Россия или свобода? Я свой выбор сделал давно» — такую высосанную из пальца глупость уверенно провозглашает один из самых (объективно) умных и образованных питерских либералов.
Ну и… В свое время была такая присказка: «ни ума, ни фантазии». Предположим, ум застили эмоции. Бывает, ситуация и правда нервозная. Но ведь сердцу-то не прикажешь? Ведь интеллигенция русская, так уж повелось, всегда возлегала (по собственному убеждению) на трех китах: ну, пусть первый будет оппонирование власти, а второй — интеллект, но третий-то, без сомнения — доброта, сопереживание и сочувствие, гуманизм? Так вот — где фантазия, где эмоции? Они выключены и отморожены. На биологическом уровне. По известной с первобытных времен и повторенной нацистами в XX веке схеме расчеловечивания. Анчоусы, ватники, сепаратисты, те, кто поддерживает сепаратистов, потенциальные ватники, которые на что-то там жалуются в благословенных странах Балтии — они все не считаются. Мне кажется, что не правы те, кто предъявляют им претензии: как же вы можете сочувствовать киевскому режиму и не обращать внимания на уничтожение мирных жителей Донбасса в ходе неизбирательных бомбардировок жилых кварталов? Потому что эти претензии могли бы быть услышаны, только если бы речь шла о людях. А наши оппоненты ведь сами решают, кто люди, а кто — нет. Так, в 90-х гг. чеченские террористы были ими назначены «борцами за свободу», и потому российская КТО была — «настоящая война против свободы и независимости Чечни» (один очень интеллигентный ветеран демократии так сказал). А «сепаратисты, националисты и путинисты» — вместе с их ватницами и колорадышами — да, их тоже убивают, но мы же не будем ставить на одну доску людей, которые борются за чистоту картофельных посадок, и жуков-вредителей, которых наши украинские братья, и правда, обычно жгут, обливая бензином…
Что, слишком уж жесть пошла? Да нет, вполне мэйнстримно, либеральненько так…
Один вопрос остался. Как их теперь называть?