12 июня – день праздный и праздничный. Выдумали его 1992 году в подражание американскому Дню независимости. Собезьянничали, не подумав. Ведь американцы 4 июля отмечают день принятия декларации о выходе из Британской империи. Мы же – декларацию 12 июня 1991 года «О государственном суверенитете Российской Советской (!) Федеративной Социалистической (!) Республики» и «О решимости создать демократическое правовое государство в составе Союза ССР (!)».
СССР уже нет, демократического правового государства еще нет. Чего празднуем-то? Сказать, что восстановление утраченного в декабре 1922 году суверенитета большевистской РСФСР, ныне переименованной в Российскую Федерацию – язык не поворачивается, но и в молчанку играть срамно.
В 2002 году тихой сапой (махонькой строчкой из двух слов, запрятанной в многословье нового Трудового Кодекса) День Декларации переименовали в День России. Благо в Конституции РФ записано: «Наименования Российская Федерация и Россия равнозначны». Иначе говоря, суверенитет ведем от Ленина, зато родословную от Рюрика. Жердина власти жаждала исконных и доморощенных оправданий. Заморский чин был уже не в чести.
Но как сказывал Даль: «Приданого две мельницы: ветряная и водяная, одна с пухом, а другая с духом». Ходить в историю все равно, что по грибы – срезаешь сморчок, а съедаешь строчок… вызывайте скорую! Тот же Даль, возьми да встрянь: «…Польша прозвала нас Россией, россиянами, российскими, по правописанию латинскому, а мы переняли…».
Насаждать в русском языке имя «Россия» зачинал Иван Грозный, бредивший императорским титулом. Но дело не пошло. До начала XVIII века слово «Россия» и его производные были для русской речи в диковину, малоупотребимыми даже в казенных бумагах. По-настоящему приучить подданных к «России» сумел лишь Петр I. Батогом бил, и вбил. Наряженной в камзол и выбритой на западный манер петровской Московии, заимствованное у Запада же наименование «Российская Империя, Россия» шло к лицу боле, чем овчинно-бородатые «Русь» и «Русское царство», к началу XIX века ставшие быльем даже в народной речи.
Привыкание же к залетным «российский» и «россияне» затянулось, с переменным успехом, аж до века двадцатого. Сколь не ищите, вы не отыщете «россиян» у Достоевского, Крылова, Куприна, Тютчева, Л.Толстого, Тургенева, Фета, Чехова. На всю русскую литературу XIX века едва ли найдется сотня употреблений прилагательного «российский». И те, за малым исключением, в сочетании лишь со словами «держава», «империя», «государство». Вплоть до 1917 года выражения «российский народ» и «россияне» были немыслимы в устах не только отечественных литераторов, но и политиков, кроме тех, чья партия была единственной в России, имевшей в названии прилагательное «российская». Догадались какая?! Конечно же – РСДРП, потом РКП(б). Как говорится, по шерсти собаке кличка. Ибо числила себя эта партия авангардом российского пролетариата, желая устроить российскую революцию против российской буржуазии, чтобы стать единственной российской партией, правящей в российской федеративной республике. Желание исполнилось, а с ним и четырехсотлетней давности зачин по приучению подданных откликаться на «россияне» и «российский народ». Да так прочно, что они до сих пор числят оные нововведения за подлинную старину.
Ох, и сучья эта наука – история! И так повернешь, и этак, а чествование суверенной демократической России все норовит ее поминками обернуться. И что теперь делать с этим праздником? А ничего. И дорого б дал за словечко, да не выкупишь. В конечном итоге, чтоб там ни говорилось, народ из людей образует не столько общность памяти о прошлом, сколько помыслов о будущем. Так может и хорошо, что есть такой праздничный день? День празднования мечты о грядущем, «о решимости создать правовое демократическое государство». Не сбылось, так сбудется. Не то лето, не на это, а на третий год, когда черт умрет.
С праздничком вас, господа-товарищи!